Хотя по его словам он не был ни тем, ни другим. Николай Шевченко на гражданке был простым водителем и в 5-й гвардейской мотострелковой
возил продукты и товары на автолавке военторга.
В каждом крупном гарнизоне были магазины военторга. А в мелкие приезжали автолавки.
В их ассортименте была смесь бакалеи, ширпотреба из соцлагеря и отечественные товары первой необходимости. Водитель часто был и за продавца. В автолавках отпускали товар за чеки. В одни руки давали немного, особенно прохладительные напитки, чтобы не перепродавали афганцам. Афганские дуканы и так были набиты товарами из «чекушек» и армейских складов.
На войне Шевченко оказался случайно и также случайно попал в плен.
Вёз продукты в Герат. Трасса, по которой он ехал, проходила через серые безжизненные равнины, каменистый горный перевал и редкие города, и деревни.
Весь Афган – как скомканное одеяло: вдоль и поперек пересекают его горные цепи высотой до 6,5 тысячи метров над уровнем моря. А потому и дороги петляют здесь, как пьяные: вверх-вниз, влево-вправо. То заснеженный перевал, то цветущая долина. И там где по карте четыреста, на самом деле получается семьсот.
Герат славился тополями, с обеих сторон бетонки тянулись в верх высокие, стройные деревья.
Не доезжая до города Шевченко свернул с шоссе налево и дальше двинулся по проселку. Место было плохое: слева, почти вплотную к дороге, тянулись глиняные дувалы, справа - заросший кустами арык. Такие места всегда вызывали недоверие. Там можно было ожидать всего. Но так было ближе.
Николая Шевченко там ждала засада.
Исмаил Хан, командир захватившего его отряда, сначала отправил его в Иран - показать начальству. В течение нескольких дней его опрашивали, вытягивая все, что он знает о дислокации советских войск. Затем долго промывали мозги антисоветскими разговорами.
Потом, несколько месяцев он учил персидский язык и Коран. Надеялся, что его отправят на Запад. Написал заявление о том, что просит политического убежища.
Но вместо этого отправили на базу моджахедов под Пешаваром.
К моменту нахождения в Бадабере, в плену он уже находился более двух лет.
Понaчaлу, покa не сообрaзил, что надо молчать и делать вид, что смирился приходилось тяжеловaто… Били, заковывали в кандалы, лишали воды и еды.
Уже находясь в Бадабере, решил, что надо бежать. Не просто бежать, а прорываться с оружием.
* * *
Февраль 1984 года.
Северо-восток Афганистана. Провинция Багла́н. На западе граничит с провинцией Саманган, на юго-востоке с Панджшерским ущельем.
Армейская автоколонна извиваясь как змея, медленно ползла по вьющейся дороге. Необходимо было успеть до темноты добраться до Пули- Хумри.
С одной стороны — серые отвесные скалы. С другой — пропасть. Гигантские бесформенные глыбы, что отломились от гранитных исполинов, каменные осыпи перекрывали дорогу. Она поднималась все выше, а ее крутые серпантины и повороты становились все опасней и страшней.
У грязных МАЗов и КамАЗов, прострелены борта, вмятины и залатанные отверстия на кабинах. Чумазые водители и их сменщики, трясутся на кочках и ухабах, крутят баранки.
На боковых стёклах машин развешаны бронежилеты. В воняющих бензином и соляркой кабинах автоматы с ободранными, поцарапанными прикладами. У кого-то оружие в руках, у кого то стоит на полу, под ногами. Но всегда под рукой.
На панелях, за ветровыми стёклами висели таблички с исписанными корявыми буквами названиями родных городов- Курск, Йошкар- Ола, Омск, Грозный, Одесса- мама.
И было ощущение, что со всего Советского Союза отобрали у матерей их сыновей и отправили в эту горную глушь.
Под колёсами машин чавкала липкая грязь. Мягко урча, выплывали из утренней полумглы бронетранспортеры.
Серая дорога постоянно виляла на поворотах, извивалась меж скал, взлетала и падала.
В кабине грузового КамАЗа рядом с водителем сидел солдат в поцарапанной каске. Он рыж и конопат. Из под воротника бушлата выглядывала тельняшка. Отслужил наверное не больше года, но держал себя, как бывалый воин.
– Мы десантура, вас шоферов уважаем. У нас, всё просто... – в тебя стреляют, ты стреляешь. А по вам шмаляют со всех сторон и не спрятаться, не пригнуться. Бля! Вы же смертники, привязанные к баранке! Страшно, не страшно, а должен за руль держаться.
Солдат выглянул в окно. Мимо проплывали недалекие горы и дрожали в прохладном прозрачном воздухе.
Вспомнил, что в родном Томске ещё лежит снег, а здесь уже скоро зацветут сады. Удовлетворённый осмотром сплюнул на жёлтую, каменистую землю.
– Насмотрелся я на вашего брата. На всех дорогах через каждые сто метров ваши машины сгоревшие.
Сергей Левчишин не слушал. Вцепившись в баранку он старался держать машину в колее. Были случаи, когда съехав на обочину подрывались на минах.
Всем своим нутром Левчишин ощущал тревогу: горы таили в себе опасность, да и пустынность дороги казалась ему угрожающей.
Правой рукой открыл бардачок, достал флягу с тёплой водой, и сделал большой глоток.
-Чертова страна и эта афганская грязь. - Думал он- То и то липкие, как дерьмо.
Колонна шла в Пули — Хумри, маленький грязный городок на севере Афганистана.
Вспомнилась присказка, которую любил повторять ротный, - «если хочешь пулю в зад - поезжай в Джелалабад. Если хочешь жить в грязи, поезжай в Пули- Хумри».
Сидевший в кабине десантник замолчал. Оглянувшись через плечо Левчишин увидел, что он задремал, прижавшись головой к двери кабины.
Колонну обогнали два "бэтра". Они пронеслись по дороге, оставляя за собой облако бензиновой гари, которую тут же легким ветерком с гор унесло в сторону.
– Разведка, -пояснил проснувшийся десантник. - Головной дозор. Летёха там наш. Правда после института, ещё дурак дураком!
Солдат зевнул, снова задремал.
Левчишин вспоминал, как утром колонна готовилась к отправке. Солдаты бегали от машины к машине, что-то грузили, что-то выгружали. В голове колонны у бронетранспортера стоял незнакомый майор и орал на какого- то длинного, нескладного лейтенанта в здоровенных яловых сапогах.
Майору было около тридцати, в лихо сбитой на затылок зимнем танковом шлеме, офицерском бушлате и ботинках с высокими берцами. Бушлат выгорел до такой белизны, словно его носили в тропиках.
Он даже не кричал, а хрипел и и глаза его при этом были совершенно белые от бешенства.
– Ты почему не выслал вперёд головной дозор? Ты понимаешь, сука, что будет, если духи поставят там поставят всего один пулемет?!- Майор рычал, срывая голос в истерике и схватив лейтенанта за грудки замахивался кулаком.
– Ты знаешь дебил, что он может натворить на такой высотке?
Потом они получили сухие пайки, налили во фляжки чай. Старший лейтенант Лунёв построил роту. Водители нехотя построились в две шеренги и выслушали краткий инструктаж.
-Воины! Мы находимся в районе боевых действий. Отправление через полчаса. Предупреждаю, что на войне в первую очередь гибнут распиздяи! Ещё раньше погибают ротожопые и хуерукие распиздяи.
Старший лейтенант сплюнул на землю, поправил кобуру на поясе.
-Поэтому, всем хуеруким и ротожопым, приказываю- чтобы не стать мясом для шакалов, в колонне соблюдать строгую дисциплину и порядок. Оружие иметь под рукой и быть готовыми к отражению нападения. Всем всё понятно?
Лунёв выдохнул. Оглядел испуганное, чумазое своё воинство. Сплюнул.
– Куда солдата не целуй, у него везде жопа.
Пружинисто распрямился, махнул рукой.
– По машинам!
* * *
Через несколько часов колонна 425-го отдельного автомобильного батальона остановилась в одном из разбитых войной кишлаков. В нём не было жителей, все они уже ушли из своих домов, подальше от советских солдат. По обоим сторонам дороги на фоне высоких тёмно-коричневых хребтов словно зубы дракона торчали разбитые снарядами дувалы.
На их разрушенных стенах виднелись следы от пуль разного калибра. Где-то в стороне лежала уже проржавевшая сгоревшая машина, а невдалеке от неё обгоревший остов бронетранспортёра.