Воздух, хоть и морозный, был плотным, насыщенным богатым ароматом влажных растений, запахом свежескошенной травы. Билл дышал глубоко и размеренно. Дыхание вырывалось изо рта облачками пара, свежий воздух придавал силы, наполнял радостью жизни. Когда Билл выбежал на шоссе, деревья, растущие вдоль дороги, расступились, открывая картину пологих холмов, уходящих до самого горизонта. Прямо впереди солнце поднималось над разорванными облаками, неподвижно зависшими над горами, вырисовываясь на фоне бледного неба, черными посредине, с розовато-оранжевыми кромками. Перед восходящим солнцем летела на юг стая гусей, постоянно трансформирующимся клином, форма которого менялась каждые несколько секунд, когда новая птица перемещалась в его голову, а остальные выстраивались за ней. Косые полосы золотисто-желтого света пробивались сквозь тучи, сквозь ветви сосен, высвечивая предметы и места, не привыкшие к вниманию: валун, лощину, развалившийся сарай.
Для Билла это была любимая часть пробежки – открытое пространство между собственно городом и небольшим обособленным районом, известным как Криксайд-Акрс. Широкая грунтовая дорога по обе стороны от Акрс проходила через лес, но ему почему-то больше был по душе именно этот отрезок длиной около мили. Здесь высокие деревья окружали кольцом лужайку на склоне пологого холма. На южной окраине лужайки поднималась примитивным идолом груда камней, источенных непогодой, от чего она казалась творением человеческих рук.
Билл замедлил бег – не потому что устал, а просто поскольку ему хотелось насладиться мгновением. Посмотрев налево, он увидел, как ослепительно-желтые осины, рассеянные среди сосен, перехватили и многократно усилили свет поднявшегося солнца. Билл перевел взгляд направо, на противоположную сторону шоссе, где раскинулась лужайка, но там что-то было по-другому, что-то было не так. До него не сразу дошло, в чем дело, но он тотчас же заметил, что на лужайке появился какой-то новый элемент, совершенно чуждый, которому здесь было не место.
Вывеска изменилась.
Точно. Вот в чем дело. Билл остановился, учащенно дыша. Потрепанную вывеску, объявлявшую: «“БЕЙЛЕСС”! ОТКРЫТИЕ ЧЕРЕЗ ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ!», которая простояла здесь по меньшей мере десять лет, сменила новая – белоснежный белый прямоугольник с черными буквами, прочно закрепленный на двух столбах, вкопанных глубоко в землю.
ОТКРЫВАЕТСЯ «ХРАНИЛИЩЕ»
ФЕВРАЛЬ
Какое-то мгновение Билл стоял, уставившись на вывеску. Еще вчера ее здесь не было, и что-то в холодной четкости шрифта и безапелляционном утверждении послания вызвало у него смутное беспокойство – хотя он и сам не смог бы объяснить почему. Билл понимал, что это глупо; он был не из тех, кто полагается на предчувствия, интуицию и прочее, однако вывеска его встревожила. Он предположил, что это просто реакция на саму мысль о том, что на лужайке, которую он считал своим местом, будет построено что-то – все равно что. Конечно, здесь должна была быть построена бакалейная лавочка Бейлесса, однако работы так и не начались, и вывеска стояла на лужайке так долго, что полностью потеряла свой смысл. Она стала частью ландшафта, еще одной живописной придорожной достопримечательностью, такой же, как развалившийся сарай чуть дальше или заброшенная заправка Блейки на шоссе к западу от города, сдавшаяся под натиском разросшегося кустарника.
Билл огляделся по сторонам, пытаясь представить себе большое новое здание, посреди лужайки трава закатана под автостоянку, – и вызвать в воображении подобную картину оказалось до боли просто. Вместо искрящихся капелек росы на траве он по утрам, совершая пробежку, будет видеть черное полотно асфальта и белые полосы разметки. Вероятно, массивный бетонный параллелепипед заслонит собой холмы и далекие скалы. Конечно, сами горы не изменятся, но они составляли лишь малую часть красоты этого места. Именно идеальное сочетание всех составляющих делало эту полоску земли такой неповторимой.
Билл снова посмотрел на вывеску. Позади нее, между столбами, он разглядел мертвого оленя. До этого он его не замечал, но переместившиеся облака и поднявшееся солнце изменили освещение, и теперь стала отчетливо видна бурая туша, раздутый живот, неподвижная голова, торчащая из травы. Судя по всему, животное умерло совсем недавно. Вероятно, этой ночью.
Не было ни мух, ни признаков разложения, ни ран. Смерть пришла чисто, и почему-то это показалось Биллу более зловещим, чем если бы оленя застрелили, если бы его сбила машина или растерзала стая волков.
Часто ли дикие животные умирают своей смертью рядом с вывеской, извещающей о предстоящем строительстве?
Билл назвал бы все скверной приметой, если бы верил в приметы, но он в них не верил. Он устыдился того, что подумал о такой глупости, мысленно представил существование некой связи между этими двумя событиями и, сделав глубокий вдох, возобновил бег, направившись вниз по шоссе к Акрс, устремив взгляд на виднеющиеся на горизонте горы.
Однако тревога в душе осталась.
2
Когда Билл возвратился домой, Джинни уже встала и готовила завтрак.
Саманта мирно поглощала кукурузные хлопья со сливками перед телевизором, но Джинни и Шеннон были заняты жарким спором. Шеннон настаивала на том, что не должна завтракать, если не хочет, что она уже достаточно взрослая и сама может решать, голодна ли. Джинни читала ей лекцию по поводу булимии и анорексии.
Обе бросились к Биллу, как только тот вошел в дом.
– Пап! – воскликнула Шеннон. – Скажи маме, что я вовсе не должна плотно завтракать каждый божий день. Вчера вечером мы хорошо поужинали, и мне сейчас нисколько не хочется есть.
– И скажи Шеннон, – добавила Джинни, – что если она не перестанет как одержимая следить за своим весом, то все кончится проблемами с желудком.
Билл поднял руки.
– Я остаюсь в стороне. Разбирайтесь сами. А я иду в душ.
– Папа!
– Ты всегда предпочитаешь трусливо смыться, – заметила Джинни.
– Вы не втянете меня в свой спор!
Схватив из шкафа полотенце, Билл поспешил в ванную и запер за собой дверь. Первым делом он включил воду, заглушая доносящиеся с кухни звуки, затем скинул спортивный костюм и шагнул под горячие струи.
Душ принес облегчение. Закрыв глаза, Билл подставил лицо воде. Тоненькие струйки разом ударили ему в лоб, веки, нос, щеки, губы, подбородок. Вода стекала по телу, собираясь лужицей под ногами. Скудные осадки прошлой осенью и зимой привели к сокращению запасов воды, поэтому ее потребление в городе было ограничено, однако у Дэвисов была собственная вода, из собственного колодца, и Билл долго с наслаждением стоял под душем, позволяя нагретой жидкости ласкать усталые мышцы.
К тому времени как он вышел из ванной, девочки уже отправились в школу, поэтому он прошел на кухню и налил себе чашку кофе.
– Твоя поддержка мне бы не помешала, – обиженно заметила Джинни, складывая грязную посуду в посудомоечную машину.
– Ради всего святого, о какой анорексии у Шеннон может идти речь?
– Но в будущем такое не исключено.
– Ты преувеличиваешь.
– Вот как? Шеннон уже и так обходится без обедов. А теперь она еще собирается обходиться и без завтраков. В настоящее время она довольствуется одними ужинами.
– Я не хочу тебя огорчать, Джин, но Шеннон излишне полная.
Джинни быстро обернулась, словно ее дочь могла украдкой вернуться, чтобы подслушать разговор родителей.
– Ты только ей это не говори.
– Не скажу. Но это правда. Несомненно, она съедает не только один ужин.
– Мне просто не нравится, как Шеннон вечно беспокоится о числе блюд и размере порций, а также о своем весе и том, как она выглядит.
– В таком случае перестань приставать к ней с этим. Этим ты постоянно привлекаешь внимание Шеннон. Возможно, она сама ничего бы не замечала, если бы ты не зацикливалась на этом.
– Чепуха. Если я перестану за ней следить, Шеннон будет есть один раз в неделю.