Наконец он скинул халат и перелез через край. Марек ввел ему в вену транквилизатор, один из промежуточных компонентов химической накачки, и глаза Берга закрылись.
– Если со мной что-нибудь случится, – с трудом ворочая языком, пробормотал он, – в кармане моего костюма ты найдешь письмо.
Ассистент не ответил, задвигая на место крышку, но Берг надеялся, что он сказал свои последние слова достаточно внятно. Какое-то время он с бесстрастностью ученого еще контролировал собственное сознание, хотя органы чувств постепенно отказывали ему по мере того, как емкость заполнялась биологически активным раствором, окутывая тело мягкими, пока еще теплыми, почти неотличимыми от воздуха волнами. Он уже не заметил, как несколько игл одновременно вошли ему под кожу, вводя микродатчики. Разум отказал ему задолго до того момента, как все функции организма, холодного и неподвижно плавающего в саркофаге, были полностью подавлены.
I. Семья
Кто-то грубо и монотонно шлепал его по щекам, придерживая влажными пальцами за подбородок, отчего голова Берга, лежавшая на чем-то довольно твердом, моталась из стороны в сторону. Челюсть едва не выскакивала из пазов.
– Проклятый младенец какой-то вялый! – зло буркнули у него над ухом. Берг замычал и попытался поднять руку, чтобы оттолкнуть от себя мучителя, но безуспешно. Глаза также отказывались открываться.
– А что ты хотел от внегробовой беременности? – сказал другой голос, сварливый и неприятно режущий слух. – Вечно с ними приходится возиться. И со здоровьем у них потом проблемы: то волосы выпадают, то зубы.
– На себя посмотри – лысина-то вообще врожденная!
Неведомый доктор отстал от Берга и с тяжелым вздохом отошел куда-то по направлению к собеседнику.
– Все, теперь остается только ждать, когда он сможет самостоятельно передвигаться, – проговорил тот, что не принимал участия в избиении. – Диктуй цифры, я записываю.
Ален понял, что его вытягивают за ноги и слегка перетряхивают, распрямляя окоченевшие члены.
– Рост – примерно один метр и восемьдесят сантиметров, вес… полтора медимна.
– А поточнее не можешь сказать? В фунтах, например, или килограммах?
– Ты пиши, пиши. Неплохо выглядит, а? Кровь, конечно, синяя?
– Сейчас проверим, – некто звякнул металлом, и через секунду холодное лезвие с легким хрустом распороло кожу на бедре новорожденного. Тонкая струйка жидкости стекла в подложенную снизу тряпку, тут же засыхая и вызывая слабое тянущее чувство.
– Ты прав, синяя. Недаром он родился не в гробу, как нормальные люди. Родовая травма, кстати, отсутствует, так и отметь. Или она где-то внутри, как думаешь?
– Откуда мне знать, ты же роды принимал!
– А у тебя глаз нет, что ли? “Принимал”! Мы, кажется, в паре дежурим. Ладно, черкни там, что повреждения – внутренние.
– У нас с тобой это только первый сегодня, – озабоченно произнес резавший Берга. – А молодые сотрудники очень нужны Комиссии.
Никакой боли не было, хотя какая-то часть сознания Берга была уверена, что его только что разрезали. В мозгу по-прежнему плавал вязкий туман, но все же не такой густой, как в первые минуты после пробуждения. Постепенно возвращалось ощущение того, что он обладает некоей физической оболочкой, а не только бестелесным и заторможенным духом. И она, эта оболочка, в настоящий момент валяется на твердом, прохладном покрытии.
– Только не говори мне про Комиссию, – насмешливо проговорил тот, что записывал цифры. – Выродки, что порхают над улицами – вот те, из кого сколочен Отдел изъятий твоей распрекрасной Комиссии.
– Не ты ли еще недавно делал то же самое, высматривая жертву? Меня-то сразу отчислили за плохие летные качества.
– Все в прошлом, – раздался ворчливый, полный скрытой злобы голос.
Наконец Ален смог пошевелиться и открыть глаза. На него без всякого выражения смотрели два сотрудника родильного отделения, облаченные в длинные серые халаты, один – жилистый синеватый тип с глубоко запавшими глазами, с лысой макушкой – стоял и вертел в руках сильно потрепанное, огромное перо, которым только что делал отметки в журнале. Другой, напротив, коренастый и одновременно рыхлый, покрытый мелкими пятнами неопределенного сине-зеленого оттенка, сидел на краешке стола и болтал правой ногой в воздухе. На его руках Берг заметил фиолетовые потеки. Приподняв голову, он взглянул на свое раненое бедро, но никаких следов хирургического вмешательства, кроме засохшей темно-синей полоски крови, не заметил. В голове прояснилось, но это не добавило ему понимания ситуации, более того, такое “движение по течению” казалось ему наиболее естественным для человека, только что появившегося на свет. Он прекрасно знал, что старшие и опытные товарищи постепенно покажут ему все, что нужно, и помогут освоиться в незнакомой обстановке. Новорожденный не может знать и уметь все, и необходимо время, чтобы он стал нормальным членом общества.
– Где я? – пробуя голос, спросил он, переводя взгляд на ряд низких столов, уставленных пустыми и грязными гробами. Кроме покосившегося шкафа, никаких других предметов в помещении, представлявшем собой унылый ящик без окон, не имелось. Его освещало несколько грязно-серых свечей.
– Известно где, в родильном заведении. Осталось только спросить, кто ты! – резко хохотнул толстяк.
– Я Ален Берг.
Они удивленно переглянулись, и стоявший строго поинтересовался у товарища:
– Ты уверен, что у него синяя кровь, Пауль?
– Разумеется, черт побери! – разозлился тот. – Проверь сам, если такой умный.
Лысоватый, достав откуда-то журнал, сделал в нем отметку и пожал плечами, но промолчал, а его коллега слез со стола и помог Алену встать на ноги, поддерживая его левой рукой. Тот сделал несколько нетвердых шагов и почувствовал, что еще чуть-чуть отдыха – и он сможет передвигаться самостоятельно.
– Какая, в конце концов, разница, – как бы про себя пробормотал писец, – хочет быть Аленом Бергом, пусть им и будет. Все равно в Обители переименуют.
В этот момент со стороны гробов раздался слабый хлопок, и принимающие роды сотрудники забыли про Берга, переключившись на вновь прибывшего. Потеряв поддержку толстяка, Ален схватился за край стола и прислонился к нему, робко разворачиваясь лицом к новорожденному. Это был довольно старый на вид человек, бледный, сухощавый и сгорбленный, испуганно выглядывающий из-за края своего деревянного ложа. “Доктора”, не церемонясь, подхватили его под руки и ловко извлекли наружу, не встретив сопротивления. Однако, когда они попытались оставить старика без поддержки, выяснилось, что он совершенно не держится на ногах. Одет он был в строгий черный костюм, на уровне груди, с левой стороны, к пиджаку крепился красный цветок, единственное яркое пятно в поле зрения Алена. Новорожденный с любопытством озирался, высунувшись из-за плеча толстяка, но когда его взгляд наткнулся на голого замершего Берга, в белесых глазах мелькнула странная смесь страха и сочувствия. Впрочем, возможно, в том, что Алену так показалось, виновато было слабое освещение. Сам он уже освоился и равнодушно взирал на то, как к нему, предварительно наспех обмерив, подвели старца, которого он был вынужден поддержать, чтобы тот не растянулся на каменном полу. Старик вцепился в Берга, оставляя на его теле сероватые следы неожиданно крепких сухих ладоней.
Один из встречающих подал Алену такой же точно халат, что болтался на нем самом. Одежда была пропитана каким-то составом и с трудом налезла на чувствительное тело, царапая складками кожу, но уже через несколько шагов Берг перестал обращать на нее внимания.
– Там, направо по коридору, – махнул рукой толстяк, и они оба в ту же секунду совершенно забыли о прибывших, отвлеченные характерным звуком рождения нового человека в одном из дальних гробов. Когда Берг выволок висящего на нем старца за дверь, очутившись в широком проходе, гулком и промозглом, его спутник предпринял попытку идти, опираясь о стену.
– Я сам, – сипло сказал он, отталкивая руку помощи.