Нутко, отче Феопомпий, ну-тко, прочти, про кого там помечено по имены и прозвищи... А кого вызывают, детушки, выходи
вперед и становись к сторонке особо.
Дьячок, держа свиток близко перед глазами, стал читать слегка нараспев и с остановкой после каждого имени.
- Сережка Дербинский, Ильюшка Корзин, Федька Семерня, Харька Ипатов...
Мужики повторяли гулом произнесенные имена и выталкивали из своей толпы то Серегу - молодого парня, растерянно озиравшегося, то угрюмого,
худого, со впалой грудью Федьку Семерню, то старого низкорослого деда Харьку Ипатова.
Вызванные отходили в сторону.
Затихшие было крестьяне начали громко перешептываться:
- Небось Никита своих сродственничков и шабров <Шабер - сосед, приятель.> обошел, пожалел. Это все Никита подбирал, на кого прозябь
<Прозябь - умысел.> имел.
Меренков объяснял своему рыжему соседу:
- Видишь, Петр Исаич, какие все добротные мужики, молодец молодца краше. Могутные, спористые работнички будут. Вот этот долговязый,
вихрастый - сапожник, Митька Бахила, починивает худые мехи с большим искусством, и жалованья ему никакого хозяйского нет, кормится своим
мастерством. А вот этот - верно, что носом кирпатый, - Федосейка Стрелок.
Да не в лице его сила, - смысл имеет и мужик исправный. Ездил он каждый месяц к Москве на двор господина нашего Ивана Семеныча с письмами,
а с Москвы обратно - со всякою ведомостью и ничего не растеривал...
Петр Исаич откашливался, вертел головой и говорил, что когда ножные железы на всех наденут, то он должен еще каждого осмотреть, нет ли
какого ущерба: все ли пальцы на руках, не течет ли из ушей, не перхает ли, как баран. "Дело ведь хозяйское, работать придется с великим радением
и большим поспешением". Так он и боится, чтобы не увести с собой ленивца, который будет хлеб хозяйский есть, а бестолковщину плесть.
Однако крестьяне уже не стояли молча. Волнейие их усиливалось.
Кривоглазый Харька Ипатов протиснулся вперед и обратился к приказчику:
- Ты куда же хочешь нас отослать? На завод?.. Мы к этому согласия нашего не даем.
- Не даем! - поддержала многоголосая толпа.
- Мы хлебопашцы, привыкли около землицы ходить, нам заводская работа несподручна. Никуда от нашей пашни не уйдем, сколь бы ты нас не
улещивал или страшил казнью.
Меренков пробовал уговаривать, грозил, что отдерет упорствующих шелепами <Шелеп - плеть, кнут.>, и подмигнул холопу Силантию, чтобы тот
запер усадебные ворота.
Высокий Силантий, прозванный "катом" <Кат - палач.>, направился к воротам, но это еще более распалило крестьян.
- Ребята, гляньте, ворота запирают. Айдайте скорее по избам! крикнул Харька Ипатов, и вся толпа, шлепая босыми ногами, побежала к воротам,
отбросила Силантия и в клубах пыли понеслись по дороге. Меренков смотрел на мелькавшие пятки и чувствовал, что он не так повел дело, как надо.
Вернувшийся от ворот Силантий тащил в своих медвежьих лапах упиравшегося старого Харьку Ипатова. Меренков хрипел от злости:
- Тащи его, подлеца, на конюшню. Заклепай ему ножные железы. Это ты бунтарь, Харька, заворовал <Заворовал - устроил мятеж.> всех крестьян
против нашего благодетеля, да и против царского повеления готовить ратные припасы. Ты против великого государя идешь.
Харька, стараясь вырваться из цепких рук Силантия, кричал:
- Чего мине, старика, держишь? Ты других, помоложе, держи! Чего мине царем попрекаешь? Я против царя не заворовал и ничего судного не
говорил, а ты крестьян на заводы зашлешь, земли их продашь, - мы без земли и останемся.