Мальчик бежал прямо на него, поэтому улизнуть было уже невозможно. Собственно, прятаться Вир и не собирался, однако при виде Робина он неожиданно ощутил острый приступ скорби и, к пущему своему стыду, злости. Да, его душило негодование из-за того, что этот мальчик жив, а его отец ушел навсегда, и побороть это чувство Вир никак не мог.
Он смотрел на мальчишку, стиснув зубы. Приветливым этот взгляд назвать было никак нельзя, что заставило Робина остановиться и сделать несколько шагов назад. Лицо мальчика покраснело, глаза сверкнули. И вдруг, опустив голову, он бросился на Вира и боднул обескураженного опекуна в живот.
Хотя живот Вира, как и другие части его мускулистого тела, был не многим мягче, чем колода для колки дров, парнишка не только продолжил бодаться, но и усилил атаку с помощью кулаков. Учитывая разницу в возрасте, габаритах и весе, бешеные усилия юного герцога напоминали попытки сумасшедшего Давида свалить Голиафа. Ни за одним из Мэллори новых цивилизованных поколений не значилась способность к подобным неспровоцированным, отчаянным и практически безумным действиям. Однако Вир цивилизованным Мэллори не был. Он это знал и ничего не мог с этим поделать. Вир стоял на месте, позволяя Робину осыпать себя не наносящими никакого вреда ударами, и вспоминал, что точно так же стоял много лет назад дедушка Робина, когда его яростно пинал сам незадолго до этого осиротевший Вир. Душившая его тогда злость на свое бессилие мешала думать. Только и оставалось, что расплакаться. Но об этом в тех обстоятельствах не могло быть и речи.
Как и в свое время Вир, Робин не переставая колотил маленькими кулачками стоявшего, будто столб, взрослого мужчину, пока окончательно не выбился из сил. Руки его обвисли, и он, тяжело дыша, опустился на землю.
Глядя на эту умилительную картину, Вир тщетно попытался вызвать в себе злость и раздражение, которые испытывал всего мгновение назад. Он попробовал внушить себе, что следует послать этого мальчишку к черту и уж, по крайней мере, не пытаться что-то сделать для него, но вдруг понял, что не сможет даже просто уйти. Перед ним был сын Чарли, причем, судя по всему, доведенный до отчаяния. Ведь чтобы разыскать своего беспутного дядюшку, пареньку потребовалось ускользнуть из-под бдительного наблюдения родственников и слуг и не побояться одному отправиться в темный лес. Что толкнуло его на столь отчаянный поступок, неизвестно. Однако совершенно ясно, что сам Робин связывал с ним что-то, чего сам Вир не знал.
Он подождал, пока дыхание Робина восстановилось и вошло в нормальный ритм, затем помог ему подняться.
– Видишь ли, ты не должен приближаться ко мне ближе чем на милю, – сказал Вир. – Я дурно влияю на окружающих. Кто угодно тебе об этом скажет. Спроси хотя бы своих тетушек.
– Они все плачут, – проворчал Робин, опустив глаза на свои разбитые ботинки. – Без конца плачут. И говорят со мной мягко, как с маленьким.
– Да, это ужасно, – согласился Вир, нагибаясь, чтобы поднять куртку мальчика.
Робин посмотрел на него… посмотрел глазами Чарли, только более молодыми и доверчивыми. В своих глазах Вир неожиданно ощутил легкую резь. Вир выпрямился, прочистил горло и произнес:
– Я собираюсь уехать от них. Думаю отправиться… ээ… в Брайтон. – Он остановился, молча обозвав себя идиотом за неожиданную выдумку. Однако ведь именно к нему пришел этот мальчик, и отец этого мальчика ни разу не оставлял его в трудной ситуации. Конечно, пока был жив. – Хочешь поехать со мной? – спросил Вир.
– В Брайтон?
– Я же сказал.
Устремленные на него глаза, такие наивные, заблестели.
– Туда, где Павильон, да?
Вир подумал, что грандиозность архитектурной фантасмагории, известной как Королевский Павильон, была под стать представлению Георга IV о загородных резиденциях восточных монархов и действительно стоила того, чтобы на нее посмотреть.
– Когда я последний раз был в Брайтоне, Павильон там, вроде, стоял, – сказал Вир вслух и пошел в сторону дома.
Подопечный немедленно последовал за ним почти бегом, стараясь приспособиться к широким шагам опекуна.
– Павильон такой же чудесный, как на картинках, дядя Вир? Правда, что он похож на дворец из «Тысячи и одной ночи»?
– Думаю начать сборы прямо завтра утром, – сказал Вир. – Чем скорее уедем, тем быстрее ты сам сможешь ответить на свой вопрос.
Если бы это зависело от Робина, то отъезд состоялся бы прямо в сию минуту, если бы от его тетушек и их мужей, то он бы вообще никогда не уехал. Но Вир все решил сам и, как он заявил родственникам чуть позже, не собирался ни с кем обсуждать свое решение: ребенок официально находится под его опекой, а следовательно, ему не требуется чьего-либо разрешения, чтобы отвезти Робина хоть в Брайтон, хоть в Бомбей, если, конечно, этого пожелает сам мальчик.
Робин выразил свое отношение молча, хотя без шума не обошлось. В один прекрасный момент дом сотрясли глухие удары. Члены семьи выскочили из гостиной, где шли переговоры, как раз вовремя: юный герцог волочил свой дорожный саквояж по главной лестнице, а затем через просторный холл в переднюю.
– Теперь видишь? – обратился Вир к Доротее, младшей сестре Чарли, громче и дольше других протестовавшей против отъезда Робина. – Робин ждет не дождется, когда уедет отсюда. Вы чертовски скучные люди, по крайней мере многие из вас. Ваши слезы, приглушенная речь, траурный креп и бомбазин – вот что его здесь окружает. И это пугает парня. Все мрачно, а взрослые постоянно плачут. Вот Робин и хочет уехать со мной, потому что я большой и шумный. Потому что я могу распугать всех чудищ. Неужели ты не понимаешь?
Поняла Доротея или нет, но она уступила. Остальные последовали ее примеру. В конце концов, речь шла всего о нескольких неделях. Даже Вир Мэллори не способен необратимо извратить моральные устои ребенка за столь малый срок.
Вир совсем не собирался растлевать мальчика и был твердо намерен вернуть его в Лонглендз не позже чем через две недели. Он был уверен, что не сможет заменить Робину отца, поскольку совсем не подходил для этой роли. Жены у него не было, и связывать себя узами брака Вир не собирался. Зачем ему жена, которой придется только тем и заниматься, что пытаться сгладить своей мягкостью и всяческими женскими штучками его грубость и неотесанность? Штат слуг Вира состоял из одного человека – камердинера Джейнеса, из которого нянька, как из страдающего дурным пищеварением дикобраза. К тому же «штат» этот вместе со своим хозяином со времен отъезда из Итона не имел постоянного обиталища. Короче говоря, у Вира не имелось никаких условий для воспитания ребенка, особенно если учесть, что ребенок этот носил громкий титул герцога.
И тем не менее, запланированные две недели как-то незаметно растянулись на месяц, а затем и еще на один. Из Брайтона Вир с Робином отправились в Беркшир, а оттуда в Долину Белой Лошади, чтобы осмотреть знаменитое изображение, сделанное на склоне мелового холма в доисторические времена. Естественно, что там они решили посетить Стоунхендж и поехали на запад, осмотрев по пути достопримечательности Вест Кантри, за чем последовала поездка на побережье с исследованием пещер контрабандистов, расположенных на всем пути до мыса Лэндз-энд. Осень, становясь все более холодной, незаметно сменилась зимой, которая, в свою очередь, перешла в весну.
Через какое-то время стали приходить письма от Доротеи и других родственников с вежливыми, но весьма прозрачными намеками. Суть их сводилась к тому, что образование Робина не терпит легкомысленного и безразличного отношения, что сестры скучают по нему и, чем дольше мальчик будет странствовать, тем труднее будет осесть там, где ему предназначено жить. Это было правдой. Вир сам неоднократно говорил себе: Робину необходимы настоящая семья и настоящий дом. К тому же Вир начал понимать, что ему с каждым днем все труднее расстаться с мальчиком, труднее вернуть его в Лонглендз.
Однако именно так Вир и должен был поступить, тем более что усадьба, как выяснилось по приезде, была теперь совсем не мрачной, как раньше. Доротея и ее муж жили там постоянно вместе с сестрами Робина и своими детьми. В доме вновь зазвучали детские песенки и смех, и Вир должен был признать, что, несмотря на наличие в соответствии с традицией крепа, черных рамок и бомбазина, обстановка в Лонглендзе становилась все менее траурной. Было очевидно и то, что сам Вир уже сделал все, что должен был сделать. Вне всякого сомненя, он сумел разогнать чудищ, мучивших мальчика. За пару часов тот сумел сблизиться со своими кузенами – сыновьями Доротеи, и они вместе принялись дразнить девочек. В общем, когда пришло время прощаться, в Робине не чувствовалось ни малейших признаков страха или растерянности. Он не проявил своего взрывного характера ни грубостью, ни тем более пинками, наоборот, с удовлетворением воспринял обещание опекуна приехать вновь в конце августа к его десятому дню рождения и, в свою очередь, обещал добросовестно писать письма, затем повернулся и побежал к кузенам разыгрывать битву при Азенкуре.