Некоторые материалы «Трудов…» представляют для нас интерес по не вполне очевидным причинам. Это касается прежде всего рубрики «Семинары Центра россиеведения». Будучи посвящены важным темам и дополняя материалы разделов «Современная Россия» и «История и историческая память», семинары являются своего рода собранием актуальных мнений, позиций, взглядов на политическую ситуацию в стране. Поэтому дают некий срез не только состояния определенных проблем, но и состояния научного сообщества.
Как нам кажется, семинары (да и не только они) демонстрируют важную тенденцию в современных (в данном случае политологических) исследованиях. В постсоветское время мы многое узнали и поняли о себе, о режиме и культуре; в общем-то, сложилась смысловая конструкция 2000-х. Достаточно очевидно, что наличная действительность с политической точки зрения малоинтересна и малоперспективна. Поэтому исследователи, не перешедшие полностью и окончательно на официальные позиции, сосредоточиваются либо на эмпирическом анализе, либо на «производстве» объяснительных моделей («маленьких» теорий, схем и т.п.). Многие из них не столько интерпретируют наше настоящее (оно, повторю, достаточно очевидно – что-то между скучновато и страшновато), сколько конструируют – рядом и взамен – новую реальность. В ней присутствуют игра, динамика, наконец, политика – здесь есть, с чем работать. Исследователи порождают пространство исследования. Этот тип адаптации (не скажу капитуляции) к действительности знако́м по советским временам (конечно, цели и средства тогда были другими). И он свидетельствует о наличии важных дефицитов нашего настоящего.
К «части» мнений и взглядов тяготеет небольшой, но важный раздел «Трудов…» – «Рецензии». Дефицит такого рода материалов, кризис самого жанра рецензирования, принадлежащего пространству научной полемики, особенно ощутимы в последнее время. Кажется, что пишущие друг другу малоинтересны, – откликов на чужие писания почти нет, что обессмысливает процесс исследования. Поэтому заявленный раздел для нас чрезвычайно важен. Он открывается отзывом на книгу о современной России, вышедшую несколько лет назад, в 2007 г., но вовсе не потерявшую актуальность.
Мы продолжаем темы и рубрики, заявленные в первом выпуске «Трудов…». Очевидно, что в издании по россиеведению должны появляться материалы, уточняющие предметные рамки этого исследовательского направления. Подчеркнем: при всем интересе к россиеведению его предмет крайне неопределен, «нестабилен». Круг значимых имен, идей, методологий не выявлен; идет поиск своей научной ниши. Если цель россиеведения – самопознание (и выработка для этого адекватного инструментария), то главная проблема – самоопределение, институционализация. Мы видим свою задачу в инициировании дискуссии на тему «что есть россиеведение в России?», в «архивировании» текстов, отражающих наиболее типичные или, напротив, неожиданные суждения, идеи. В этом смысле нам кажутся интересными материалы рубрики «К вопросу о россиеведении», отражающие ситуацию с русскими исследованиями за рубежом и проецирующие этот опыт на Россию. Интересны они прежде всего своей спорностью, дискуссионностью, тем, что провоцируют на размышления.
Интеллектуальная «провокативность» присутствует и в тексте нашего венгерского коллеги «Эссе о русском». Знакомство с ним (и, конечно, не только с ним) наводит русского по крайней мере на две мысли, вроде бы противоречащие самому тексту. Первая: для того чтобы быть русофилом, западному человеку лучше изучать Россию на дистанции, смотреть на нее «со стороны». Долгая близость не способствует упрочению симпатии. Вторая: чем лучше европеец понимает русский мир, чем глубже в него проникает, тем больше «чуждостей» он в нем обнаруживает. Наша неевропейскость – не в бытовом укладе жизни (это лишь следствие), а в культурно-ментальном «складе» человека, в культуре. Не только мы, русские, в большинстве своем самоопределяемся как (в лучшем случае) не- или (в худшем) анти-Запад. Европейский человек при столкновении с Россией дилемму – что это: другая Европа или нечто совсем иное, – разрешает, скорее, в пользу несходства. А здесь уже возможны варианты: от признания нас «экзотикой» (Африка или Индия, но белая и на севере), которую следует принимать, как она есть, – до русофобства. Его база, как представляется, – не в политическом заказе, а в интуитивном понимании чуждости.
Основная идея, «сверхзадача» этого выпуска – описание состояния современного российского общества через разные сферы его жизнедеятельности, поиск смысловых рамок нашей эпохи, ее определяющих значений. Решению этой «сверхзадачи», по нашему мнению, способствуют материалы завершающего раздела «Трудов…». Его обширность в этом издании представляется вполне оправданной. Более того, здесь срабатывает закон перехода количества в качество: сцепляясь в некое единство, эти тексты указывают на наличие в нашей жизни отчетливых признаков того социально-властного устройства, которое стало принято называть «русской системой». Это вовсе не только (а, может быть, даже не столько) русская власть, но и среда ее обитания, т.е. социум, люди, мы.
Конец десятилетия
(Вместо предисловия)
Решение посвятить этот выпуск «Трудов по россиеведению» проблемам современной России (условно говоря, России 2010 г.) связано с целым рядом обстоятельств.
Юбилейный 2010-й
2010 год оказался «неожиданно» юбилейным. Причем в зеркале этих юбилеев мы можем увидеть некоторые важные черты России первого десятилетия XXI в. Итак, это и 100 лет со дня ухода и смерти Льва Толстого, и 90 лет со дня фактического окончания Гражданской войны и победы в ней «красных», или большевиков (о чем, кажется, никто не вспомнил), и 65 лет окончания Отечественной и Второй мировой войн, и 30 лет проведения московской Олимпиады (почему это событие так значительно, мы еще скажем), и 25 лет со дня начала перестройки, и 10 лет правления В.В. Путина (два последних, «медведевских» года в целом суть продолжение предшествующего режима).
Итак, по порядку. 1910 год. В России заканчивается «золотой» XIX в. Уход Толстого символизировал собою завершение периода расцвета и подъема (еще два-четыре года для истории не существенны, не заметны). «Бунт» Толстого по своим глубине и опасности был не менее значим, чем революция 1905–1907 гг. Может быть, самое яркое, что произвела Россия в свой «золотой» век, порывает с ней – ее церковью, ее государством, ее семьей, ее социальным устройством – всякие связи. Так Толстой, который был (здесь Ленин прав) «зеркалом русской революции», сам стал русской революцией. Кстати, такое в нашей истории уже случалось. Вспомним Пушкина, как-то в разговоре заметившего: Петр Великий есть настоящая революция. То же самое можно сказать и о Толстом. Сегодня мы не представляем себе масштабов того морального влияния на российское общество, которое имел этот яснополянский рюрикович. И потому его «нет» было грандиозным отрицанием всей той России. (Некоторые современники – например, Т. Манн и А. Блок – полагали, что если бы Толстой был жив в 14-м году, то не началась бы мировая война («всем стало бы стыдно»), а в 17-м году – революция. Конечно, они ошибались, особенно Блок: ведь, повторим, Лев Толстой и был революцией.)
В какой-то момент показалось, что если с уходом Толстого Россия вступила в свой страшный ХХ в., то с возвращением Солженицына, которое произошло три четверти столетия спустя, она вернулась на какие-то исконные, органические пути (чего так страстно хотел Александр Исаевич). Но этого не произошло. Как всегда, Россия идет, безусловно, своим, но – и опять же, как всегда, – новым, неизведанным путем. (Собственно, этому и посвящен очередной выпуск «Трудов по россиеведению».)
1920 год. Очевидная и безусловная победа большевиков в Гражданской войне. Всякому нормальному человеку становится ясно, что с вооруженным сопротивлением новому режиму покончено. Россия разрушена до основания, до тла – Россия «во мгле». Победители получают возможность строить свой новый мир. Именно тогда начинает складываться советская система, наследниками и продолжателями которой являемся мы. Но тогда же рождается и другая Россия («Россия в изгнании», З. Гиппиус), которая в интеллектуальной и эстетической форме блистательно реализует те интенции и тот потенциал, что были накоплены нашей страной в ее золотой век. К сожалению, они не воплотились в социально-институциональной сфере.