Шестым чувством я ощутил третий свайп по экрану, и таинственная сила повернула мою голову.
Водолазки уже нет. Вероника, спиной к фотографу, складывает одежду. Двойной тап, увеличение… Я смотрел на спину Вероники и не находил ни намека на лифчик. Зато увидел крошечную родинку под левой лопаткой.
– А какой именно самолет? – спросил я, равнодушно зевнув.
***
Разумеется, я умел управлять реактивным самолетом. Так же как вертолетом, снегоходом и даже канувшим в Лету легковым автотранспортом – на всякий случай. Мой отец был из тех. кто никогда не теряет веру (он скорее заслужил такого сына как Джеронимо, чем меня), и несмотря на то, что отсутствие у меня дара – очевидный факт, не жалел ни сил, ни времени, чтобы научить всему тому, что любой Риверос впитывает с молоком матери.
Я спешил по мрачному коридору вслед за Джеронимо и пытался представить, как он выглядит сбоку. Дело в том, что лишь теперь я разглядел у него на спине внушительных размеров зеленый рюкзак, сводящий на нет смысл белого комбинезона. Спереди же висела пресловутая лампа. Должно быть, в профиль он походил на…
На всей скорости я врезался в Джеронимо, но он даже этого не заметил. Мы стояли возле одной из камер, разбивая темноту жалким клочком света. Я крутил головой, а Джеронимо рылся в рюкзаке.
– Слушай, – сказал я, судорожно сглотнув, – а ты боишься зомби или призраков? Просто так, на всякий случай спрашиваю. Потому что если боишься, то лучше побежали дальше.
Джеронимо посмотрел на меня с удивлением, потом перевел взгляд на решетку. И улыбнулся. Я перевел дух. Значит, это внезапно выплывшее из темноты желтое сморщенное заросшее бородой и усами лицо – это не страшно. Ну и слава богу. Я прислонился к стене и приготовился ждать.
– Maestro!* (*Учитель! (исп.)) – Джеронимо подошел к решетке, протягивая призраку бумажный сверток. – Это в последний раз. Мне жаль. Если хотите, я могу открыть клетку.
Тот, кого Джеронимо назвал учителем, смотрел на него, будто не узнавая. Джеронимо ждал, и вот бородатое лицо озарилось улыбкой.
– Chico* (*Малыш (исп.)), – прошептал учитель. – Я уж черте сколько лет назад должен был сдохнуть. На том свете мне с тобой не расплатиться. Просто иди. Я рад, что ты нашел пилота.
– А, да. – Джеронимо посмотрел на меня. – Это Николас Риверос, мой друг, я о нем рассказывал. Ник – это мой учитель истории, исторической географии, биологии и древней литературы – сеньор Эстебан.
Ник?! Я поежился. С такой фамильярностью мне еще сталкиваться не приходилось. Разумеется, я не настаивал, чтобы меня величали сеньором Риверосом, но, кажется, простого «Николас» было бы достаточно.
Эстебан ощупал меня взглядом.
– Риверос, – кашлянул он. – Вот уж не думал, что увижу одного из вас в этих подземельях. Ты уж позаботься о моем chico.
Я кивнул, поднял руку, привел в действие нужные мимические мышцы и невербально заверил старика, что Джеронимо со мной в полнейшей безопасности. Сеньор Эстебан, кажется, остался доволен.
– Возьмите еду, учитель, – настаивал Джеронимо, потрясая свертком.
– А смысл? Протянуть дня на три дольше? Мне конец, Джеронимо. Я с этим смирился, смирись и ты. Еда вам больше пригодится. Не плачь! Не смей! Перед тобой просто полудохлый старик! Преисполни душу презрения и отвернись. Убирай свой сверток. Если хочешь сделать напоследок приятное учителю, утоли его духовный голод.
– Да-да, конечно, – засуетился Джеронимо. Он спрятал еду в рюкзак, вытащил из кармана комбинезона смартфон.
– Вот, maestro, ваши любимые. – Джеронимо листал перед стариком снимки.
– А-а-а… El bella flor!* (*Прекрасный цветок! (исп.)) – всхлипнул Эстебан, и его руки на прутьях решетки задрожали. Я тоже вздрогнул. Хотя Вероника, мягко говоря, ничего хорошего мне не сделала, вряд ли она заслужила подобное отношение.
«Как только Джеронимо передаст мне свой смарт, удалю весь альбом, – решил я. – И фото, и видео. Не глядя. Николас Риверос знает, что такое благородство, пусть даже Альтомирано забыли об этом!»
– Прекрасная маленькая роза, – шептал старик, пока я сдерживал рвотные позывы. – А эти капли на ее нежнейших…
– А это сразу после того как я опрыскал ее, сеньор Эстебан. Вот азалии, крокусы, герань…
– Ах, хватит, перестань! – Старик, рыдая, отпрянул от решетки. – Все погибло, Джеронимо. Позволь и мне умереть!
Джеронимо быстро убрал смартфон, но я успел заметить на экране снимок мелких бледно-розовых цветков. Что делать? Пришлось устыдиться своих мыслей.
– Нам уже пора, – сказал Джеронимо голосом, дрожащим от слез. – Я буду вспоминать вас, maestro!
– Лучше обрати свой взор к востоку, chico, – отозвался Эстебан из мрака темницы. Лети к солнцу, отважное дитя! И никогда не останавливайся.
Джеронимо молча закинул рюкзак на спину. Я напоследок ответил решетке вежливый поклон, коснувшись лба пальцами, но единственным ответом стала боль в плече.
Ориентироваться в переплетении коридоров, которыми уверенно вел меня Джеронимо, я даже не пытался. Мы поворачивали то налево, то направо, то спускались вниз, то поднимались вверх. Тюремные камеры уже давно закончились, коридоры стали у́же, по бокам тянулись трубы, в которых иногда с грохотом проносилась вода.
Наконец, выбравшись из очередного подвала, мы остановились перед деревянной дверью.
– Значит, так, – перевел дыхание Джеронимо. – Сейчас мы войдем в ангар. Его патрулируют. Нам придется двигаться короткими перебежками по моей команде. Наша цель – самый дальний самолет.
– Почему дальний?
– Потому что на ходу только он.
– ?
– Это не совсем ангар, – признался Джеронимо. – Скорее ремонтный цех. Мне пришлось немного прикормить мастера, и он помог мне подлатать одну из самых безнадежных моделей, которую списали на запчасти.
Я закрыл глаза и вздохнул.
– Но он взлетит, честное слово! – воскликнул Джеронимо. – Я погрузил в него достаточно топлива и даже придумал схему дозаправки в воздухе. Ну? Ты готов?
Я пожал плечами.
– Ладно. Разбиться насмерть – это ничуть не хуже, чем повеситься в тюрьме. Открывай.
Джеронимо вставил ключ в замок, потом чем-то щелкнул, и лампа погасла.
– Потерпи, дружок, – шепнул он, поворачивая ключ.
Дверь приоткрылась, слабый неоновый свет упал на лицо Джеронимо. Секунду посмотрев в щель, он осторожно закрыл дверь.
В темноте я услышал шепот и наклонился. Получилось разобрать: «...и не убоюсь зла, потому что ты со мной…»
Когда Джеронимо второй раз приоткрыл дверь, я сунул нос в образовавшуюся щель. Огромное помещение, мертвенный голубоватый свет, блестят хромированные крылья самолетов, ствол автомата смотрит в лицо Джеронимо… Что-то здесь явно встревожило парнишку. В неудовольствии он даже попытался еще раз прикрыть дверь, но сделать это помешала нога в черном ботинке.
– Давай, вылазь, – велел грубый голос. – И подружку прихвати.
Мне-то не впервой шагать с руками за головой, альтомиранцы щедро обучили нехитрой науке, а вот на Джеронимо смотреть было грустно. Особенно когда у него отобрали рюкзак и шарманку. Оказалось, что Джеронимо – тощий щуплый подросток, которому до полноты образа не хватает только очков со стеклами дюймовой толщины.
Улучив момент, когда нас вели по ангару, я шепотом спросил:
– А ты разве не можешь заорать: «Я – Джеронимо Фернандес, и если все это дойдет до моего отца…»
– Николас, – перебил он меня каким-то безжизненным голосом. – И они, и я прекрасно знаем, что случится, дойди это до моего отца.
– А мама не заступится?
– А что это такое? Мы с сестрой рождались от чего попало, и, если б не наличие пупков, я бы сомневался, что женщины здесь вообще имели место. Папа никогда не верил в олигоспермию, а вот пример царя Шахрияра его однозначно чем-то вдохновил.
– Э, хорош болтать! – Наш конвоир удостоил Джеронимо подзатыльника.
Мне стало жалко Джеронимо. Хотелось даже всплакнуть, но я утешил себя мыслью, что он-то как-нибудь выкрутится, а вот меня при любом раскладе ждет виселица. Которую мне же, кстати, еще и ремонтировать.