— Телеки купили почти всю полицию и, подозреваю, владеют крупными газетами, через подставных лиц конечно. Нет, мы не можем ожидать общественной поддержки. Нас назовут нигилистами, экстремистами…
— Когда вы хотите вывести оппонента из себя или даже навредить ему, обвиняйте его во всех недостатках и пороках, которые сознаете в себе, — произнесла девушка.
— Именно так. — Шорн горько усмехнулся. — Если все станут антителеками, у телеков будет простая задача — уничтожить всех.
— Тогда им придется работать самим.
— Тоже верно.
Она поежилась и с дрожью в голосе произнесла:
— Это кара за грехи человечества.
— Мистика, — усмехнулся Шорн.
Она, продолжала, словно не слышала его замечания:
— Если бы людям вновь и вновь пришлось развиваться из низших обезьян, они все время проходили бы одни и те же этапы, и каждый раз обязательно был бы этап телеков. Это такая же часть нашей жизни, как голод или страх.
— А после того как телеки сойдут с арены, какой этап наступит? Неужели история лишь череда кровавых боен? Когда это кончится?
Она слегка улыбнулась:
— Может быть, когда мы сами станем телеками. Шорн бросил на нее странный взгляд — задумчивый, любопытный, удивленный — и вернулся к чаю, как к привычной реальности.
— Наверное, Гескамп разыскивал меня все утро. — Он задумался, потом поднялся:
— Позвоню на работу, узнаю, как там.
Вскоре он вернулся:
— Гескампа нигде нет. Мне в отель только что пришла записка, должна быть передана лично в руки.
— Может, Гескамп ушел сам?
— Возможно.
— Или… — Она остановилась. — Во всяком случае, в отеле лучше не показываться.
Шорн сжимал и разжимал кулаки.
— Я очень боюсь.
— Чего? — слегка удивилась она.
— Своей.., мстительности. Ненавидеть кого-то — несправедливо.
— Ты неисправимый идеалист, Уилл. Шорн задумался.
— Наша война — война муравьев против гигантов. У них есть сила, но они слишком заметны — сразу бросаются в глаза. А мы живем в стаде. Пройдем сто футов — и теряемся в толпе. Анонимность — наше преимущество. Мы в безопасности, пока муравей-иуда не укажет на нас, вырвав из стада.,. Тогда мы пропали. Ступня гиганта опускается, и спасения нет. Мы…
Внезапно девушка подняла руку:
— Послушай!
Голос из репродуктора под потолком произнес:
— Поступило сообщение об убийстве телека Форенса Ноллинруда, лейтенанта связи. Убийца, Ян Гескамп, управляющий строительством стадиона в Сванскомской долине, исчез. Предполагается, что он связан с террористической организацией и назовет сообщников, когда будет задержан.
Шорн застыл.
— Что они сделают, если поймают его? Передадут властям?
Шорн кивнул.
— Если они хотят сохранить миф о своей лояльности федеральному закону, то должны передать дело в обычный суд. И когда Гескамп окажется вне их прямого контроля, он умрет какой-нибудь нехорошей смертью. А затем последуют другие “божественные акты”. Какой-нибудь метеорит в родном городе Гескампа или что-нибудь в этом роде.
— Почему ты улыбаешься?
— Мне только сейчас пришло в голову: родиной Гескампа была деревня Кобент в Сванскомской долине — телеки уже стерли ее с лица земли. Но они устроят что-то грандиозное, дабы все усвоили: убийство телека — очень дорогое удовольствие.
— Странно, что они вообще заботятся о легальности.
— Это значит, что они не хотят сразу раскрывать карты. Их больше устраивает постепенный переворот с минимальными беспорядками и, по возможности, без кровопролития. — Он забарабанил пальцами по столу. — Гескамп был хорошим парнем. Меня интересует записка в отеле.
— Если его поймают и обработают наркотиками, твое имя и адрес станут известны. Ты был бы для них ценным пленником.
— Едва ли, пока могу раскусить ампулу в зубе.