Шумные городские улицы в последнее время вызвали во мне апатию. Я ненавидел этот смог, скопления людей, возгласы, крики. Все это действовало на нервы с невероятной силой, словно кто-то потешался наждачкой над моим ухом. Хотелось побыстрее забраться в кожаный салон ситроен метрополис, включить кондиционер и откинуться на сидение, чтобы дать себе минуту отдыха.
Рубашка прилипла к спине из-за духоты в преддверии дождя. Яркое солнце скрылось за грозовыми тучами и мне пришлось снять очки, зацепив их за белоснежный ворот. Толком не обращая на окружающих внимания, я уже почти приблизился к своему авто, как почувствовал непередаваемый аромат свежесваренного кофе — единственное, перед чем я не мог устоять. Шумно выдохнув, я провел пятерней по только что приведенным в божеский вид волосам, придав своей стрижке форму, так как в последнее время из-за навалившейся работы у меня не было времени даже банально побриться, из-за чего я походил на йети, вызывая при этом смешки своих «коллег». Но благо, сегодня с этим было покончено.
Приметив маленькую, уютную кофейню я поспешил в нее зайти и словно врос в землю. По спине пробежался холодок, а на лбу выступила испарина. Я чувствовал, как что-то сковало мое тело и сжало сердце в тиски. Мысли спутались, меня бросило в жар, потом снова в холод. Ладони вспотели, и я протяжно, жадно втянул воздух, по-прежнему не имея возможности пошевелиться.
— Извините, вам плохо? — обратилась ко мне девочка юных лет, которая проходила мимо с выпечкой.
— Нет…Нет, все в порядке, — сглотнув застрявший ком в горле, хрипло ответил, отступая в сторону и давая ей пройти.
Это не могла быть она. Нет, кто угодно. Но только не она. Боже, пусть это будет не она. Я умоляю тебя. В последний раз я делал это пять лет назад, и ты помог мне. Прошу, помоги мне и сейчас. Кто угодно, но только не она.
« — Привет, Вадь, как настроение? — прощебетала темноволосая девчонка, плюхнувшись на соседний стул, и стала раскладывать учебники на парте.
— Да, ничего, — буркнул я, хмурясь, пиная ботинком портфель.
— Ну и ладно, раз рассказывать не хочешь, то и не надо, — надувшись, обиженно произнесла Марина, и стала что-то усердно рисовать в своей тетради.
Мне нравилось, как она рисует. Я всегда старался подсмотреть, а потом еще что-то подправить, чтобы рисунок приобрел какие-то мои черты. Не знаю, зачем я это делал, но мне всегда хотелось, чтобы у нее было что-то мое. Странно, нам было всего по двенадцать, но в моей голове было столько мыслей и все о ней, желаний, которые я прогонял, как назойливую муху, и я уже тогда сходил с ума по ней. Уже тогда, кажется, я отдал ей свое сердце.
— С родителями опять поссорился, — насупившись, проговорил я, а девчонка пристально посмотрела на меня.
— Сильно?
— Да. Они хотят отправить меня в лагерь на лето, а я не хочу. Там скучно. И дети какие-то дурные. Вечно бегают и орут…
— Знаешь, меня тоже в лагерь отправляют. В тот, который располагается недалеко от причала, с зелеными домиками такой. Я тоже сперва не хотела, но сейчас как-то свыклась. Я раньше никогда не была в лагерях. Думаю, мне может понравиться, — забавно наморщив носик, произнесла Марина и неожиданно чмокнула мою щеку. — Все будет хорошо, вот увидишь».
***
«Мне шестнадцать и я дико пьян. Во мне столько алкоголя, что кажется, я наполовину состою из него. Я сжимаю упругий зад какой-то девчонки, и шепчу ей как-то пошлый бред на ушко, а она глупо хихикает, сжимая ладошкой мой возбужденный член через джинсы.
Я не знаю, что я делаю, и зачем я это делаю. Мне просто хочется увести ее с собой куда-то и трахнуть, пока мои друзья развлекаются, пьют, сосутся с кем-то в стороне. Я не знаю, почему за последний год я так изменился и превратился в какого-то пижона, не имеющего для этого никаких оснований. Я много дрался, почти с каждым, кто не так на меня смотрел. Меня даже записали в секцию по боям без правил, чтобы я мог там спускать пар, спасибо приемным родителям, но это никак не помогало. Я завоевал в школе не лучшую репутацию, и учителя терпели меня только потому, что я был намного умнее других детей, благодаря феноменальной памяти и помогал выигрывать олимпиады, когда этого хотел.
— Оставь меня, Тим! Я же сказала, оставь меня! — знакомый голос отбился от стен и я перевел свой затуманенный взгляд на парочку, разворачивающую скандал посреди толпы танцующей молодежи, которая стала освобождать им место, чтобы поглазеть.
В карих глазах бушевала злость, и я видел, как потекли слезы по ее щекам, а хрупкие плечи задрожали. Я знал, что Тимур никогда не славился порядочностью и предупреждал ее, что рано или поздно он оступится. Она считала, что я просто злюсь, из-за того, что она ушла от меня, бросив: «я не могу видеть тебя такого». Такого, это какого? Ты не можешь видеть, как я дерусь? Ты не можешь видеть, как я ругаюсь с родителями и ночую где попало, потому что у меня нет выхода? Какого ты не можешь меня видеть? Но ты молчала, а сейчас смотришь полными слез глазами на своего придурка парня, который наспех застегивает штаны, потому что уже успел их снять, когда ты его застукала.
— Малыш, тебе интересно? — отвлекая, касаясь пальчиками моего подбородка, спросила одноклассница, всматриваясь в мои глаза, напоминая о своем существовании.
Я ничего не сказал, скинув ее руки с себя, и направился к Марине, чтобы сделать то, что давно хотел: врезать ее придурку, и будет, что будет».
***
«Мне почти семнадцать, я сжимаю хрупкое тело в своих руках, едва сдерживаясь от чрезмерного возбуждения, которое отдает болью внизу живота. Мои губы целуют розовый ореол затвердевшего соска, а слух ласкают сиплые стоны. Я весь взмокший, кожа пылает и единственное, что я хочу, так это оказаться внутри нее так глубоко, как только смогу. Я хочу съесть ее. Я хочу целовать ее. Я хочу трахать ее. Я хочу только ее. Сейчас. Всегда. И сегодня я буду в ней. Сегодня я сделаю из нее женщину. Мою женщину».
***
«Нам по двадцать. У Марины рак. И я не отхожу от нее, собирая каждую копейку, которая у нас есть на лечение. Я записался втайне от нее на бои без правил. Я не хотел, чтобы она знала. Не хотел, чтобы она волновалась еще и за это. Я не сказал ей, но там можно хорошо подзаработать, и нам это нужно. Я буду бороться за нее до последнего. Я буду бороться за нее вечно».
***
«Я все реже появляюсь в стенах больницы. Редко когда мне удается оправиться и прийти к ней, чтобы хотя бы на лице не было ссадин. Мне хорошо платят. Очень хорошо. Меня пригласили на Арену — это закрытый бойцовский клуб, в котором проходят бои между скверными личностями. И чаще всего, бой идет не на жизнь, а на смерть. Я познакомился в стенах этого заведения с парнем, который подкинул мне работенку, благодаря которой я очень хорошо заработал. Я заплатил за целый курс химиотерапии, и за все остальные расходы. Я попросил перевести Марину в отдельную палату, и кормят ее теперь намного лучше других. Я могу себе это позволить. Но я не видел ее уже месяц. Я разбит. Не могу показаться перед ней в таком виде, и меня страшит то, что я могу увидеть. Я помнил ее с роскошными, темными волосами и улыбкой на губах, а в последний раз ее волосы стали клочьями выпадать, глаза провалились, под ними появились синяки. У меня было чувство, что она умирает, что ремиссии нет, как заверяли меня врачи».
***
«Я появился спустя два месяца, с кольцом и букетом любимых ею белых роз. Мои ссадины зажили. Я купил нам квартиру и обустроил ее. Прошло два года с момента приговора, а неделю назад, мне сообщили, что она уже проходит курс реабилитации, что уже совсем скоро я смогу забрать ее домой. Но я не смог. На ее руке уже было кольцо, и оно было не моим, а от ее лечащего врача, который был старше ее на десять лет и всегда находился рядом, а меня не было. Никогда не было. Я зарабатывал и делал все, что в моих силах, но не был с ней. И, наверно, поэтому я ее не винил, наверно, поэтому я среагировал так спокойно, хоть в душе я чувствовал, как умирал. Я ее отпустил».