Повар Кибортас, помню, проворчал:
— Чего здессь лаззитте? Нарьяд усе помыл, сдавать будем…
Может быть, если б я пожалел труды наряда и не пошел, все было бы по-иному. Но я прошел по чисто вымытому кафелю через варочный цех, в направлении лестницы, ведущей в подвал. Там, в подвале, хранились картошка, морковка, лук, свекла, капуста свежая и квашеная. Сюда я много раз ходил с братанами чистить «корнеплоды».
Подвал был старый, сводчатый, строенный еще небось при кайзере, а может, и раньше, при каком-нибудь бароне, который в древние времена поставил на нашей горке свой замок. Должно быть, когда-то этот замок разрушили по ходу феодальной междоусобицы, потом построили на его месте что-то другое, затем перестроили это что-то в казарму для немецких солдат, которую в 1945 году забрали себе советские. А подвал был все тот же. И, небось, хранили в нем все тоже.
В подвале ничего не было. Наряд на ужин картошку начистил, а завтрашнюю должен был чистить уже следующий, который еще только собирался на кухню.
— Чего у тебя тут? — спросил я у Алика. — Привидение увидел?
Вообще говоря, привидениям тут быть прямо-таки полагалось. Хотя под потолком горела в грязном плафоне дежурная лампочка (можно было включить и поярче, но это делали, только когда приходили чистить картошку), свет ее освещал только середину подвала, а углы оставались затемненными. Если долго глядеть, то вполне могло что-нибудь привидеться…
— Какой привидение, слушай? — проворчал Алекпер. — Тут другое дело… Он уверенно протопал в один из темных углов.
— Видишь, да-а? — спросил Мусаев. Я ничего не видел, кроме пола, сложенного из тесаных каменных плит квадратной формы.
— Я тоже не видел, — усмехнулся Алик. — А теперь — смотри!
Он взялся рукой за какой-то небольшой штырек, торчавший из паза между камнями. Что-то щелкнуло и тихо заурчало.
Плита, по виду ничем не отличавшаяся от остальных, почти бесшумно стала опускаться вниз… У меня по спине пробежали мурашки, а заодно в груди застучало сердце: надо же, как в кино!
О том, что вся Германия изрыта туннелями и подземными сооружениями, доставшимися в наследство от рейха, по ГСВГ ходило немало легенд. И о подземных заводах со смазанными и готовыми к работе станками, и о железных дорогах, ведущих под землей чуть ли не от Лейпцига до Берлина… И про «Янтарную комнату», и про старичков эсэсовцев, которые живут где-то в подземельях, дожидаясь второго пришествия фюрера. Все это я слышал, но видеть, конечно, не видел. А что я вообще в Гэдээрии видел? Станции, пока везли на поезде. Городишки с домишками, мимо которых ехали на грузовиках. Трактора и кооперативные поля. А потом — только забор, сосны и все, что внутри забора. Пару раз, правда, вывозили с замполитом в культпоход. Опять
полдня в автобусе и несколько часов в Трептов-парке, Потсдаме и там, где капитуляцию подписывали.
— Ты туда лазил? — спросил я у Мусаева.
— Не-а, — мотнул головой хлеборез, — одному страшно.
— Фонарь есть?
— Есть, — ответил Алик, будто этого вопроса только и ждал. Он пошарил за бочкой с квашеной капустой и вытащил большой черный фонарь с тремя сменными стеклами — простым, красным и зеленым. Такими фонарями пользуются, по-моему, регулировщики.
— Пошли, — сказал я, видя, что Мусаев сразу подбодрился.
— Слушай, — пробормотал он, — чего найдем — все поровну, да-а?
— Заметано, — кивнул я, — лишь бы только там мин не было…
— Как мин? — опешил Алик.
— А так. Если этот ход при Гитлере делали, так наверняка не для того, чтоб по нему советские солдаты лазили. Значит, мину могли поставить…
— Может, не пойдем? — хлеборез явно начал жалеть о своем намерении. — Страшно немножко.
— Ладно, не сопи, сперва глянем, что в дыре. С фонарем в руке я подошел к зияющему в полу черному квадрату.