Внезапно Риттер перестал выть.
- Они мне там чего-то делают… - сообщил он почти что спокойно, с изумлением. – Они мне там чего-то делают.
Солдаты замерли, не отпуская захвата.
- Спа-си-те!... Они мне там… - вдруг заорал Риттер. Он рванулся в пароксизме боли, на секунду застыв в странной позе. Потом глянул на Шильке. – Герр капитан, - шепнул он. – Спасите…
Его коллеги снова стали тянуть. Несчастный еще раз дернулся. И еще, но уже слабее. Собравшиеся вокруг солдаты глядели на своего капитана. Снова то самое мимолетное мгновение, когда необходимо принять немедленное решение. Мгновение страха, неуверенности и разрыва действительности. Что сделал бы Холмс? "Вся жизнь – спектакль", - сказал бы он. "Спектакль в театре людских марионеток должен продолжаться". Черт бы его побрал.
- Спасите… - шепнул Риттер.
Шильке вытащил из-за пояса ближе всего стоявшего солдата две гранаты. Тщательно открутил заглушки, потом сунул рукоятки в руки заклиненной в дыре жертвы. Риттер инстинктивно стиснул пальцы. Шильке вырвал обе чеки.
- Погибни так, как должен погибать немец! Не вымаливая жалости! – Капитан выпрямился. – Отпустите его! – отдал он команду.
Солдаты инстинктивно отскочили.
Русские без труда затащили Риттера к себе. Грохот удвоенного взрыва потряс стеной. Но не сильно – что ни говори, но это ведь была несущая сена. Несколько пар глаз глядело на офицера с явным восхищением.
С боку подскочил сержант.
- Иван занял уже весь коридор. Нам некуда бежать.
Стук копыт валькирий. Ноты Вагнера звучали со всех сторон.
Паника в мыслях, каша в голов, а тут еще вой вооруженных девиц, скачущих на волках. Тех самых девиц, которые обещают скорую смерть воинам.
- Взорвать Молот Тора! – приказал Шильке.
- Мы все погибнем, герр капитан.
Тот даже не повернул головы.
- Выполнять.
У Гросса никаких сомнений не осталось. Раздался модулированный сигнал свистка, что пробивался сквозь барьер всех остальных звуков. Молот Тора. Символ силы, поражающей врагов, неподчинения ударам судьбы, восхода собственной творческой интенции. Но вот кто знал об одной мелочи? Об одном, на первый взгляд, несущественном принципе?
Молот Тора всегда возвращался, словно бумеранг. И вот интересно, в кого он тогда попадал?
Все мгновенно потеряли слух. Силу звука можно было воспринять только через кости, через собственные внутренности и какую-то чудовищную тряску. Могло показаться, что здание школы внезапно рухнет – оно явно дернулось, обсыпая находящихся внутри завалами штукатурки и кирпича. Вокруг бесшумно двигались странные силуэты с открытыми ртами. Дым из коридора валил через все возможные отверстия. Шильке тряс головой. Он понятия не имел, когда начал слышать какие-либо звуки, кроме настырного "пфиииииииииии". Похоже, что в коридоре кто-то выл. Офицер глянул в сторону. Сержант все еще держал во рту свисток. Щеки его мерно выдувались. Господи Иисусе! Он же все время свистел! Шильке услышал это лишь через несколько секунд.
- Не-е-ет!
Парни у другой баррикады, возле германской лестничной клетки, услышали свисток секундой спустя.
- Не-е-ет!
Но было поздно. Вермахт взорвал и вторую мину. Ту, что находилась со стороны русской лестничной клетки. Такаго впечатления, как предыдущая, она не произвела. Одуревшие солдаты прятались за какими-либо переборками, не имея понятия, что делать. Шильке выглянул в коридор. Пути для отступления не было. Коридор с немецкой стороны горел, несколько охваченных огнем вражеских солдат сталкивались один с другим. Снова то летучее мгновение. Один-единственный миг, когда следует принять немедленное решение, пускай даже и плохое, или позволить себя убить. Холмс всегда повторял: "Даже принятие плохого решения в сотню раз лучше, чем непринятие какого-либо решения". Ну что же… Выходит, смерть!
- За мной! – заорал он, - выскакивая в коридор. – За мно-о-ой!!!
И он побежал в сторону советских позиций, прямиком под стволы их винтовок, стреляя из автомата. Через несколько шагов, ослепленный пылью, он споткнулся. Сержант схватил офицера за плечо. Потянул, и оба грохнули в стену, инстинктивно обнявшись, чтобы не упасть. С разгона они выполнили красивейший балетный пируэт, задержавшись на самой средине коридора. Сержант: спиной к русскому. Тот чертов автомат Томпсона постоянно стрелял, потому что шов перчатки застрял между скобой и спусковым крючком, и Шильке никак не мог убрать палец. Сотне патронам в барабанном магазине требовалось много времени, чтобы опорожнить его. Пули калибра 0,45 дюйма, то есть, толщиной, приблизительно, в палец, дырявили остатки стен, свистя рикошетами. Сержантом что-то дернуло. Пуля попала ему в спину. Сержант с офицером глядели друг другу в глаза. Томмиган продолжал стрелять. Шильке не мог убрать пальца с крючка, сержант словил вторую пулю. Через мгновение – еще и третью. Они все так же были прижаты один к одному.
Патроны закончились в тот самый момент, когда его собственные солдаты как раз пробегали рядом. Шильке осторожно положил тело сержанта на грязные кафельные плитки коридора. Сам же, в полусознании, побрел дальше. Пустой автомат он взял в левую руку, вытащил из-под мышки ТТ, но это было лишь рефлексом. Капитан двигался словно лунатик. Он не слышал даже звуков боя. Еще несколько шагов. Еще…
Своих солдат он увидал на захваченной русской баррикаде у лестничной клетки. Ему салютовали, когда он приближался к ним в клубах дыма. А сам забыл, как разговаривают. Вот попросту забыл. Хотел что-то сказать, но не мог. Водил по фигурам солдат взглядом, словно пьяный, а те принимали это за укоризненный взгляд. Тогда они застегивали карманы на пуговицы, приводили обмундирование в порядок. Светлейший господин удостоил взглядом! А тот просто не умел говорить. Дергался с пистолетом, но перезарядить ТТ одной рукой было никак не возможно. И вновь солдаты поняли этот жест неверно. Их командир указывал вниз?
Молоденький ефрейтор был самым шустрым.
- Гранаты! – заорал он. – Вали все, что есть, этажом ниже и вниз.
- Господи Иисусе! – раздалось снизу. – Только не бросайте!
- Наши?!
- Ну конечно! Ничего не бросайте!
- Ну а вы, конкретно, кто?
- Нас отсекли в зале на втором этаже. Не дури, Руди. Это я!
- Это он, - подтвердил ефрейтор. – Это и вправду он. – Потом глянул на капитана: - Спускаемся?
Шильке кивнул. Он до сих пор не был способен выдавить из себя хотя бы слово, а самое паршивое – во рту ему что-то мешало. То, что в этом рту торчало.
Солдаты сбегали вниз, он шел за ними, все так же немой. Шаг за шагом, словно в горячке. Ефрейтор же почувствовал себя в своей роли просто замечательно. Перегнувшись через ограду, он визжал, не думая о том, что кто-нибудь может в него выстрелить:
- Эй, там! Первый этаж! Кто-нибудь из наших имеется?
- Да, так! Мы тут замкнуты в двух классах! У нас нет патронов!
- А Иваны?
- На подходе никого.
Шильке шел дальше, словно автомат. Первый этаж. Лестница из фойе действительно пустая. Солдаты скачками выпрыгивали из двух помещений, из которых до сих пор не могли выбраться. Не прозвучало ни единого выстрела. Шильке направился по лестнице вниз.
- Нет, нет! Герр капитан!...
Мало того, что он не мог разговаривать, так еще и не расслышал. Или не мог понять, что ему говорят. То, что торчало во рту, ужасно мешало. Но выплюнуть этого он не мог. Солдаты двинулись за капитаном лавой. На самом низу, наконец-то, встретили русских. Сплошны тыловые службы: санитары, раненные, телефонист, пара пехотинцев, обслуга нацеленного на двор пулемета и какой-то лейтенант. Красная Армия и Вермахт пялились одни на других в безграничном изумлении. Одни и другие, что было довольно странно: а чего еще могли они ожидать. Только не столь неожиданно. Никто здесь не ожидал сомкнутых немецких рядов, марширующих по широкой лестнице вниз. Тишина невыносимо тянулась. Как вдруг Шильке выяснил, что же столь сильно мешало ему во рту. Сигара. Давным-давно погасшая, приклеившаяся к губе, чуточку размокшая. Совершенно неожиданно он обрел речь и подошел к лейтенанту.