— А, может, у вора так судьба сложилась? Может, ему нужны деньги, чтобы прокормить свою семью, или лечить родную мать или отца? — невольно спросил Паша.
— Все равно, это не повод воровать! Где бы был этот мир, если бы каждый сворачивал на кривую дорожку, не выдерживая груза, свалившегося на его плечи?! Я верю, что в первую очередь нужно всегда оставаться человеком. Иметь какой-то внутренний стержень, что ли…
Воротынцев промолчал. С первого взгляда было видно, что Люда никогда по-настоящему не голодала, что никогда не ночевала на улице, и не была вынуждена терять свою человечность.
А вот он — Павел Воротынцев не смог оставаться человеком, когда жизнь поставила его перед сложным выбором. И вправду, много ли будешь думать о морали, когда твою единственную, горячо любимую сестру сбила машина? Когда у мамы нет денег на дорогостоящее лечение и реабилитацию? Когда отец сбежал, стоило ему увидеть трудности?
Поначалу воровать и вправду было неприятно. Острое чувство вины глушило радость, даже когда врачи объявили, что жизни сестры уже ничто не угрожает. Ходить под надзором опытных карманников, отдавать им часть выручки, чтобы они не сдали тебя мусорам было унизительно. Врать всем было мерзко. Но человек — скотина, которая умеет приспосабливаться. Именно поэтому вскоре Паша начал ловить себя на мысли, что ему начинает нравиться воровская жизнь, что он всего лишь «восстанавливает справедливость». Почему общество устроено так, что кто-то буквально купается в деньгах, а кто-то пухнет с голоду? И почему обществу мнимых гуманистов на самом деле глубоко плевать на жизни тех, кому просто не повезло? Воротынцев для себя на эти вопросы давно ответил: люди эгоисты, и воровство не грех, если на кону жизнь и здоровье близких.
И теперь уже он — Паша Орёл, берет мзду с бабочников, устраивает разборки и живет по понятиям. Теперь он сам по себе стрижет лохов.
Однако даже опустившись, он не пожелал бросать свою прошлую жизнь. Так у него и появилось две личины — Павел Воротынцев, ученик-ботаник, идущий на красный диплом, и Паша Орёл — жулик и вор.
Душевная простота и наивность невольно привлекала Пашу в Люде.
Именно в этот момент внезапного осознания парень был готов провалиться под землю со стыда. Словно бы сломались те старые моральные заветы, что он некогда внушил себе, чтобы заглушить голос совести.
Сидеть рядом с Людой становилось неожиданно тяжело. Рюкзак в тот миг показался ему неподъемно тяжелым и будто бы вылитым из кипящей лавы. Руки вора невольно затряслись, а спина ссутулилась еще больше. Не стоило ему сегодня воровать. Вот как после таких откровений идти на «работу»? Как дурить головы людям, вспоминая при этом ее разочарованное лицо? Или неужели у него еще осталась та самая предательская капля совести, про которую иногда любил шутить старина Серый?
На счастье Паши в этот момент дверь кабинета травматолога отворилась, выпуская какого-то тщедушного старичка, за которым занимала очередь Люда. Завидев «свет в тоннеле» Паша буквально влетел в кабинет, оставив девушку недоуменно смотреть ему в след.
— И что это на него нашло? — прошептала Люда.
***
Ночь решительно вступала в свои права, погружая город во тьму. Откуда ни возьмись сорвался ветер, резкими порывами нагибая к земле кроны многовековых берез и дубов, в изобилии росших возле дома Павла Воротынцева. Сам карманник-ботаник неспешно брел вдоль плохо освещенной старой узенькой улочки, неспешно оглядываясь по сторонам. В кармане он нервно сжимал украденный недавно айфон. Подойдя к своему подъезду, он неспешно опустился на старенькую лавочку, обеспокоено оглядываясь по сторонам. Его взгляд переместился на циферблат стареньких наручных часов. Ровно 21:00, уже время. Словно бы подтверждая это, из ближайшей подворотни подобно осторожной крысе показался силуэт какого-то худосочного болезненного мужчины.
— Принес товар, Орел? — не здороваясь, спросил он, остановившись около лавочки.
Павел замялся, как-то странно заморгав глазами. Его лицо неожиданно погрустнело, плечи повисли, он не спешил вытаскивать товар скупщику. Он раздумывал над тем, что пережил днем. Люда, та самая глупая ТП, которую он обворовал с утра, с таким пониманием отнеслась к его проблеме, не смеялась ни над его манерой речи, не осуждала за слабость. Просто попыталась немного приободрить, аргументируя это тем, что хочет, чтобы хоть кому-то было хорошо в этот день. И если бы не гложущее под грудиной чувство вины, он бы точно почувствовал себя счастливым. После этой необычной встречи он искренне пожалел, что встал на путь воровства и подлости. Как бы он в душе ни кичился тем, что плевал на моральные законы и ценности, сегодня, глядя в честное и открытое лицо наивной девушки, он чувствовал себя предателем, настоящим подонком. В последний момент он уже был полон решимости отдать злополучный телефон и даже вернуть деньги за симку и сотню раз извиниться, но страх оказался сильнее его, и Люда так и не узнала в нем, Павле Воротынцеве, утреннего красавца-вора.
Да, он оказался не только подлым, но и чертовски трусливым! И впервые за многие годы ему стало по-настоящему противно такое поведение и мировоззрение.
— Паша, мне долго ждать? Товар есть, или ты зря меня позвал? — вывел из размышлений карманника скупщик.
— Знаешь… Я его уронил и разбил экран, — после минутной запинки ответил Паша поднявшись.
- Ну, ты и козел! — сплюнул в близ стоящую урну скупщик. — За кого меня держишь? В следующий раз сам ко мне побежишь, еще и на коленях стоять будешь, умоляя принять ваш ворованный хлам!
— Нет, не буду, — Паша выпрямился, сняв осточертевшие очки. Рукой парень взъерошил непокорную гриву волос. — Извини, Толян, я решил завязать с воровством. Больше никаких ворованных телефонов и прочей электроники.
— Харе баланду травить*, Орел… — пробормотал явно удивленный Толик, округлившимися глазами глядя на старого знакомого.
— Прости, но я только сегодня понял, что воровство — путь в никуда. Постоянная ложь, вечные прятки от собственной совести. Прости, я устал от всего этого.
— Ранее что-то не сильно тебя совесть мучила! — язвительно хмыкнул явно раздосадованный Толик. — Или… дело в другом? — на его губах заиграла подлая усмешка. — Неужели свалехался*?
— Сколь бы парадоксально не звучало, но так и есть, — снисходительно кивнул Павел.
— Ни фига себе заява! И кто это?
— Обыкновенная простушка из маршрутки.
Толику оставалось только стоять, глядя в след стремительно уходящей фигуре уже бывшего карманника-Павла Орлова, внутренне уже начиная ему сочувствовать. В отличие от Павла совесть у Толяна просыпаться пока не спешила. Хотя, маршруток в городе много, и как знать, может быть, он просто-напросто не встретил ту самую, единственную (маршрутку или все-таки девушку?), ради кого не грех и отречься от своих идеалов и образа жизни?
