– Ого, ни фига себе травка! – проговорила Светлана, когда они выдрали мощный крапивный стебель выше человеческого роста. – У нас по краям лётного поля тоже заросли, но не такие высоченные. Но много её – страх! Невысокая, приземистая, но толстая! Листья – с ладонь, а шипы – хоть гвозди из них делай. Если в такую упасть, живого места не останется.
– А ты когда на соревнования едешь? – спросила Надя, распрямившись и смахивая тыльной стороной рукавицы приставший к вспотевшему лбу сухой листик.
– В августе, шестнадцатого. Нас по каналу «Спорт-5» показывать будут – прямая трансляция. Может, и я своей рожей засвечусь. – И Светлана выгнула бровь, подмигнула.
– Я буду смотреть. И болеть за тебя. – И Надя чмокнула эту очаровательную «рожу» в смешливую ямочку на щеке.
Мимо малинника прошаркали шаги, и Светлана, чуть вжав голову в плечи, тихонько хрюкнула от смеха.
– Кажется, бабуля нас спалила.
Надя озабоченно устремила взгляд сквозь ветки, пытаясь угадать, увидела их бабушка или нет. Даже если и не увидела, то чмок вполне могла услышать: он вышел звонкий и смачный. Одна была надежда: хоть бы глуховатая бабушка не разобрала, что это за звук!
Когда с крапивой было покончено, хозяйка сада милостиво разрешила девушкам найти себе дело на своё усмотрение, а сама пошла возиться с вареньем.
– Малину надо сразу перерабатывать, а то раскиснет: мягкая ягода...
Надя со Светланой, забравшись в укромный уголок за раскидистыми старыми кустами красной смородины, бросились утолять жажду поцелуев. Предаваясь этому сладкому занятию, Надя, тем не менее, вполглаза следила за обстановкой. Но появление бабушки было сейчас маловероятным, и девушка с наслаждением нырнула в очередной поцелуй, ощущая на себе Светланины шаловливые ладошки, которые так и норовили забраться под подол.
– Ну куда ты лезешь? – захихикала она сдавленно. – Вот будет капец, если бабушка увидит!..
– Не увидит. Она вареньем занята. – И Светлана накрыла Надин рот губами.
Из-под кустов доносились тихие чмоки, возня и прерывистое, страстное дыхание. Густой шатёр листьев скрывал два переплетённых на старом одеяле тела. Щёлкнула заколка, и волосы Нади разметались по земле. Трусики на ней были совсем узенькие, и Светлана добралась до цели, не снимая их. Ощутив её пальцы у себя внутри, Надя закусила руку, чтоб не крикнуть во весь голос.
Захрустели ветки, вжикнула молния джинсов. Поцелуй разомкнулся лишь на миг, и снова их губы нашли друг друга, впились. Закрытые глаза Нади блаженно вздрагивали ресницами: даже в порыве страсти поцелуй Светланы не становился грубее, всё так же порхал нежной бабочкой, скользил легчайшей тёплой лаской. Пальцы Нади приминали коротенькие волосы на её затылке, забирались выше, в более длинные пряди на макушке.
Прильнув друг к другу, они переводили дух. Сердца стучали, жадное дыхание понемногу успокаивалось. Надя тихонько засмеялась, приподнявшись на обоих локтях и запрокинув голову, а Светлана тут же воспользовалась возможностью защекотать губами её вытянутую, открывшуюся шею. В её глазах мерцало шальное солнце – пьяное, ненасытное, ноздри подрагивали.
– Светлячок мой маленький, родной, – прошептала Надя, растворяясь в щемящей нежности на сердце и лаская большим пальцем ямочку на щеке Светланы.
Та прикрыла глаза, дыша уже почти незаметно и легко, и только пульс голубой жилки на шее выдавал сильное, возбуждённое биение её сердца.
– Ты с ума меня сводишь... Каждый раз, как в первый. – И она прильнула щекой к руке Нади, ластясь, как котёнок.
Можно было бы вечно сидеть вот так, обнявшись в уютном солнечно-зелёном коконе летнего счастья, озорно посмеиваясь от мысли, что их могли застукать, но не застукали, и они всё успели, хотя и не вполне насытились; это был большой и жадный, торопливый, жгучий глоток – всего один. В нём была своя пьянящая прелесть, даже в его краткости и единственности. Надя сорвала гроздь красной смородины и защекотала алыми, прозрачными ягодками губы Светланы. Та поймала их белыми ровными зубами с хищновато выступающими клыками (Надя дразнила её «вампиршей»):
– Ам!
Кислая упругая смородина захрустела, Светлана забавно сморщилась, зажмурив один глаз. Надя с беззвучным смехом ласково нажала ей на кончик носа.
– С сахарком бы их – самое то было бы. – И Светлана, встряхнув головой, аппетитно почмокала: мол, съела, хочу ещё!
Загоревшись этой идеей, Надя вылезла из укрытия и сбегала в дом за миской, чтобы набрать в неё смородины. Бабушка уже разливала варенье по банкам; заметив растрёпанную, куда-то торопящуюся внучку, она удивлённо спросила:
– Ты чего как угорелая носишься?
– Мы красной смородины с сахаром поедим, ладно, ба? – на бегу отозвалась Надя.
Бабушка что-то ответила, но девушка уже не расслышала.
Сидя под кустом, они вдвоём хрустели смородиной – из одной миски. Надя попеременно отправляла ложку ягод с сахаром то Светлане в рот, то себе.
– Хорошая у тебя бабуля, – сказала Светлана. – Мои бабки с дедами умерли уже... Не осталось никого из старших.
Потом Надя, держа руку Светланы в своих, рассматривала шрамики на ней. Это была крепкая, сильная, хоть и небольшая рука. Один шрам пересекал сгиб фаланги среднего пальца; этот палец у Светланы сгибался не полностью из-за рассечённого сухожилия. Надя поцеловала шрамик и сустав; Светлана, тут же завладев её рукой, покрыла всю кисть поцелуями.
– Ну что, может, баньку затопить, чтоб гостья попарилась? – предложила вскоре бабушка, закатав банки. – Ты, Светочка, в бане-то парилась когда-нибудь?
– Ага. Когда у тётки в деревне гостила, – ответила гостья. – Спасибо, не откажусь!
Баня на участке была маленькая – в парилке только пара человек и могла разместиться одновременно. Её ставил ныне покойный дед, он же сложил и печку-каменку. Бабушка сказала, что она уже старая, чтоб дрова носить, и девушки сами натаскали поленьев и затопили печь. Надя эту дедовскую баню знала как свои пять пальцев с детства, а потому прекрасно справилась с топкой и без бабушки, которая отдыхала после работы в огороде и варки варенья – пила чай и смотрела какой-то сериал по старому телевизору с плохонькой антенной.
Маленькая была банька, да зато душевная – деревянная, с кирпичной печью, а дрова в сарае лежали хорошие, сухие – пылали душисто, с весёлым треском и большим жаром. Пока нагонялось тепло, Надя заварила чай с липовым цветом и сушёной мятой, и они со Светланой съели по бутерброду с маслом и остатками свежего малинового варенья, не вошедшими в банки.
– Кушайте, кушайте. Сами, своими руками собирали, – приговаривала бабушка. – Оно и вкуснее, когда сам-то делаешь... Душу вкладываешь.
Затопили баню в четыре часа, а к шести она была уже готова. Девушки разделись в тесном предбаннике; на Светлане нижнего белья не было вообще – это Надя заметила ещё под кустами.
– Ты что! Джинсы на голое тело – это же не гигиенично! – с шутливым возмущением сказала она.
– В самый раз, – подмигнула Светлана. – Особенно, когда с любимой девушкой наклёвывается кое-что интересное.
– Так вот с какими пошлыми мыслями ты шла в гости! И не стыдно тебе? – все тем же тоном «упрекнула» её Надя.
– Ни капельки, – заявила Светлана с улыбкой от уха до уха. – Я и на баню соглашалась с тем же расчётом.
– Тебе было мало кустов?! – с притворным ужасом округлила Надя глаза.
Руки Светланы обвились вокруг её талии, губы шевельнулись в жаркой близости от уха:
– Мне тебя всегда мало.
В парилке был крепкий жар, от которого пот прошибал мгновенно. Там они просто вяло сидели, будто пирожки в духовке, а вот в мойке Светлана ожила и зашевелилась, особенно когда Надя попросила потереть ей спину скрабом для тела с абрикосовыми косточками. Надя, разморённая парилкой, пыталась увильнуть от её поползновений, но ласковые поцелуи вновь разожгли в ней огонёк желания. Невозможно было остаться равнодушной, когда эти нежные, чуткие, любящие крылья бабочки порхали на губах, каким-то образом пробираясь в живот. Мокрые, скользкие от пота и мыла, они прильнули друг к другу.