---------------------------------------------
Доде Альфонс
Альфонс Доде
Каждый год на сретение провансальские поэты выпускают в Авиньоне веселую книжку с красивыми стихами и очаровательными сказками. Только что я получил книжку этого года и нашел в ней прелестное фабльо[1], чуточку сократив, я попытаюсь вам его перевести... Ну, парижане, приготовьтесь. На этот раз вас угостят изысканным провансальским блюдом...
Аббат Мартен был кюре... в Кюкюньяне. Он был мягок, как хлеб, чист, как золото, и любил отеческой любовью своих кюкюньянцев; для него Кюкюньян был бы земным раем, если бы кюкюньянцы радовали его немножко больше. Но увы! Пауки плели паутину в исповедальне, а в светлое Христово воскресенье облатки[2] лежали нетронутыми на дне дароносицы[3]. Добрый пастырь исстрадался душой и молил Бога смилостивиться и не дать ему умереть, не собрав в лоно церкви свою разбредшуюся паству.
И вы сейчас убедитесь, что Бог внял его мольбам.
Однажды, в воскресный день, после чтения Евангелия, аббат Мартен взошел на кафедру.
-- Братие! -- сказал он. -- Хотите -- верьте, хотите -- нет: прошлой ночью я, недостойный грешник, очутился у врат рая.
Я постучался, и апостол Петр отворил мне.
-- Ах, это вы, мой милый господин Мартен, -- сказал он. -- Каким ветром?.. Чем могу быть полезен?
-- Святой апостол Петр! Вы ведаете гроссбухом и ключами. Не скажете ли, если только не сочтете это праздным любопытством, сколько кюкюньянцев у вас в раю?
-- Я ни в чем не могу вам отказать, господин Мартен. Присядьте, давайте вместе разберемся.
Апостол Петр взял свой гроссбух, открыл его, надел очки.
-- Проверим... Стало быть, кюкюньянцы. Кю... кю... Кюкюньян. Так, нашел... Господин Мартен, голубчик! Страница-то чистая! Ни души... У нас кюкюньянцев не больше, чем рыбьих костей в индюшке.
-- Как! Здесь нет ни одного кюкюньянца? Ни одного? Не может быть! Поглядите как следует...
-- Ни одного, праведник божий. Поглядите сами, если думаете, что я шучу.
-- Ах, я несчастный!
Я затрясся и, сложив руки, взмолился о пощаде. Тогда апостол Петр сказал:
-- Поверьте мне, господин Мартен: не стоит так близко принимать это к сердцу, а то как бы с вами удар не приключился. В конце концов вы тут ни при чем. Видите ли, я уверен, что ваши кюкюньянцы постятся положенные сорок дней в чистилище.
-- Смилуйтесь, святой Петр! Дайте мне возможность хоть повидать и утешить их.
-- Пожалуйста, голубчик... Вот, обуйте поскорей эти сандалии. Дорога туда неважная... Вот так... Теперь ступайте прямо, куда глаза глядят. Видите там, вдали, за углом? Там серебряная дверь, вся усеянная черными крестами... По правую руку... Постучитесь, вам отворят... Прощайте! Будьте здоровы и не унывайте.
Уж я шел, шел!.. Ну и дорога! Только вспомнишь, мурашки по коже бегают. Узенькая тропка, вся в колючках, усеянная сверкающими карбункулами[4] и шипящими змеями,
привела меня как раз к серебряной двери.
"Тук! Тук!"
-- Кто стучится? -- спросил голос хриплый и скорбный.
-- Кюре из Кюкюньяна!
-- Откуда? -- Из Кюкюньяна.
-- А!.. Войдите.
Я вошел. Прекрасный ангел с черными, как ночь, крыльями, в сияющих, как день, ризах, с бриллиантовым ключом на поясе, писал, скрипя пером, в большой книге, еще объемистей, чем у апостола Петра.
-- Что же вам надобно и чего вы просите? -- спросил ангел.
-- Светлый ангел господень! Не сочтите это за праздноое любопытство,--я хочу знать,есть ли у вас кюкюньянцы.
-- Кто?..
-- Кюкюньянцы, жители Кюкюньяна... Я, видите ли, их пастырь.
-- Ага, аббат Мартен! Не так ли?
-- К вашим услугам, господин ангел.
-- Значит, вы говорите, Кюкюньян... Ангел открыл и начал перелистывать свой гроссбух, слюня палец, чтобы легче было листать...
-- Кюкюньян, -- сказал он и глубоко вздохнул.