Жизнь длиною в лето. Часть 1 - Медведская Наталья Брониславовна

Пролог

6 июня 2012 года.

Женщина смотрела на Кармель¹, красивые черты лица искажала недобрая гримаса.

«Чего она на меня злится? – подумала Кармель и оглянулась по сторонам. – Что я ей сделала?»

Кармель неловко переступала с ноги на ногу, крепче сжимая в руке букет цветов, словно хрупкими стеблями ирисов можно защититься от незнакомки, пышущей злобой и ненавистью. Гуляя, она набрела на негустую рощу, состоящую из странного набора деревьев. Здесь рядом росли рябины, березы, ели, вишни, клёны и даже несколько пирамидальных тополей. Кустарники тоже отличались разнообразием. Кармель заметила рядом с кустами калины и сирени поникшие ветви «невесты». Между деревьев среди густой травы встречались полянки крупной садовой ромашки, шарообразные кусты пионов, шиповник, кое-где мелькали ярко-оранжевые головки календулы. Кармель обнаружила лужайку, сплошь заросшую голубыми ирисами; насладившись их нежным ароматом, сорвала несколько штук. И вот теперь в растерянности стояла перед невесть откуда взявшейся незнакомкой, и чувствовала себя преступницей.

«Кто знает этих местных, может я сорвала её любимые цветы? – смутилась она, разглядывая странный наряд селянки, состоящий из длинной коричневой юбки грубого материала, белой, в мелкий чёрный горошек кофточки с длинными рукавами, застёгнутой под горло. На ногах незнакомки красовались светлые матерчатые туфли. Похожую обувь Кармель видела в фильмах сороковых годов.

– Ты стоишь на моей могиле, – прошелестел тихий голос-шепот.

От этого звука волосы у Кармель мгновенно встали дыбом, по коже пробежали мурашки. Она вскрикнула и отпрыгнула в сторону.

– Цветы ты тоже сорвала с моей могилы, – добавила селянка и опалила девушку ненавидящим взглядом.

Кармель машинально бросила букет на землю, а потом возмутилась:

– Что за глупые шутки! У вас так принято пугать приезжих?

Незнакомка медленно двинулась к ней. Глаза Кармель расширились от удивления: селянка плыла по воздуху, ноги не касались травы. А главное сквозь её тело стали просвечивать деревья, растущие на краю поляны. В голове Кармель помутилось, в ушах раздался звон, он всё нарастал и нарастал. Она рухнула в высокую траву, теряя сознание.

Двадцать дней назад.

«Господи, как стыдно», – бормотала Кармель, бегая от окна к двери. Сейчас раздражало всё: даже любимая уютная комната. Она вспомнила, как злилась на мать, которая, не поинтересовавшись её мнением, самовольно поменяла кукольно-розовую детскую обстановку комнаты на более взрослую. Кармель из упрямства не хотела признавать, что ей понравилось новое убранство спальни: светло-кремовые шёлковые обои, шторы цвета кофе с молоком, мебель из светлого дерева. Она сама собиралась сказать матери, что выросла из рюшечек и цветочков, но, вернувшись из санатория и найдя перемены, вспылила. Будучи подростком, Кармель спорила с родителями по каждому пустяку. Спустя время, она оценила вкус матери, но так и не призналась ей в этом. И вот теперь она металась по комнате, желая провалиться сквозь землю, исчезнуть, лишь бы не помнить потрясённый взгляд лучшей подруги Лены Стриж и насмешливо-брезгливый Германа Розова. Она пыталась по привычке оправдать себя, но не получалось. В глубине души Кармель знала: на этот раз ничто её не оправдывает. Она находилась в столь взвинченном состоянии, совсем не потому, что сожалела о своём поступке. Было обидно сознавать: попалась на лжи и не сумела выкрутиться – её разоблачили.В голове, как на заезженной пластинке, уже два часа звучали четыре строчки.

Самый лучший день заходил вчера²

Но пришла пора,

Он собрался в путь.

Ну и пусть…

Кармель подбежала к окну, прижалась лбом к холодному стеклу. На улице моросил мелкий тихий дождь. Синее майское небо сразу обесцветилось. Сирень за окном хлопала мокрыми ветками, осыпая землю бледно-сиреневыми звёздочками цветков. Дождь начался после четырех часов дня и совершенно не сочетался с бурей, кипящей в душе девушки. Строчки известного шансона тоже не вписывались в теперешнее настроение потому, что самый худший день Кармель пожаловал с утра.

«Ну и отправляйся в путь, не пожалею я ничуть», – пробормотала она, пытаясь избавиться от надоевших строк. Кармель смотрела на ухоженные клумбы во дворе, на зелёную траву газона, умытую дождем, на «Ауди» ярко-красного цвета, как попало брошенную ею на подъездной площадке и, как заклинание, ещё несколько раз повторила эту фразу. День действительно не задался с самого утра.

Во время завтрака она спросила у матери:

– Мам, тебе всё-таки удалось пробиться в «Гранд-Элит», может, и меня запишешь? Пусть это будет подарком к моему дню рождения. Говорят, у них обалденный стилист…

Она болтала, не замечая напряжённого молчания, возникшего за столом, поднять голову от тарелки с кашей её заставил легкий удар по щиколотке. Брат, сидящий справа от неё, толкнул ногой, подавая знак заткнуться. Кармель недоумённо посмотрела на мать. У неё был виновато-растерянный вид, в то время как лицо отца покраснело, его чёрные, чуть выпуклые глаза сузились от ярости. О-о-о Кармель хорошо знала этот взгляд. Отца трудно вывести из себя, но если это кому-то удавалось, он плохо контролировал себя в гневе. Натан Михаэлевич³ швырнул на стол чашку с горячим кофе. Темно-коричневая жидкость растеклась по белой скатерти, бурые брызги попали на батник Эйтана⁴, платье Кармель и голубой костюм матери.

–Ася, я тебе плохо объяснил в последний раз?! Чем ты думала? Кажется, знаю – пустой головёнкой. Будешь сидеть дома, пока не наберёшься ума. Ведешь себя, как маленькая девочка. Напомнить: тебе скоро полтинник стукнет! – Натан Михаэлевич⁵ бросил льняную салфетку на тарелку, встал из-за стола, с грохотом отшвыривая в сторону тяжёлый стул.

Ася Ивановна запустила пальцы в пышные белокурые волосы, с силой дернула их, и со злостью посмотрела на дочь.

– Кто тебя тянул за язык? Ты это специально сделала?

– Мам, о чём ты говоришь? Что такого я сказала? – недоумевала Кармель, не понимая, почему вспылил отец, а мать разозлилась.

Ася Ивановна покосилась на испорченный наряд и, не отвечая дочери, встала из-за стола.

– Кто-нибудь объяснит, в чём моя вина? – Кармель провела пальцем по коричневым пятнышкам на шелковом платье цвета шампанского.

Брат молодая копия отца, такой же, как и он, кучерявый, черноглазый, поправил стильные очки на длинном прямом носу.

– Наша маменька потеряла голову, не на шутку увлёкшись массажистом из «Элит». Стала делать ему дорогие подарки и появляться в людных местах, где их увидели общие знакомые. Папенька оскорбился и предупредил её – больше позора он не потерпит. Маменька обещала но, оказывается: нарушила слово. Ты выдала её с потрохами.

Кармель помолчала немного, обдумывая слова Эйтана. Для неё давно не являлись секретом прохладные отношения родителей. Об изменах матери она узнала, будучи, в восьмом классе. До этого считала свою семью идеальной. До сих пор помнила тот случай, поколебавший до основания её спокойный безмятежный мир. На её четырнадцатилетие родители пригласили больше полусотни гостей. Впервые позволили дочери сидеть за столом вместе с взрослыми. У Кармель о том дне остались смешанные воспоминания и чувства. Она помнила свою радость от большого количества дорогих подарков, от речей гостей. Они называли её умницей и красавицей. Помнила чудесную музыку и скрипача, игравшего её любимые мелодии, фейерверк, вызвавший всеобщее восхищение. Поздно ночью, устав от суеты и танцев, в которых она принимала деятельное участие, поднялась в свою комнату на втором этаже. Кармель не удержалась и примерила дорогое платье, подаренное родителями. Всего за год она изменилась неузнаваемо. Худые плечи стали округлыми, появилась тонкая талия, обрисовалась небольшая грудь. Нос, прежде казавшийся длинным и тонким, стал вполне нормального размера и на правильном овале лица смотрелся произведением искусства. Миндалевидные чёрные глаза, доставшиеся от еврейских предков, красивого рисунка яркие губы, бледная кожа – всё это останавливало взгляд, заставляя ею любоваться. Единственным диссонансом во внешности девушки был русый цвет волос. Видимо, славянские гены матери сумели разбавить еврейскую кровь, добавив светлых красок в облик Кармель. Вот у Эйтана, например, волосы, как у отца, тёмные, жесткие, кучерявые, кожа смуглая. Правда, кучерявость передалась и ей, доставляя много хлопот. В отличие от брата у неё оказались пусть и густые, но тонкие волосы, которые имели дурную привычку запутываться и расчесываться с трудом.