Нам попался переодетый в красноармейскую форму полковник, ехавший с женой в эмке. Только потом, после войны, я прочитал книгу Симонова и посмотрел фильм «Живые и мертвые». Не знаю, с какого отряда списал Симонов этот эпизод, в нашем случае вместо генерала был полковник. Танкист с простой русской фамилией тоже был. Но не с такой крупной группой, как в книге. Моим же делом тогда было остановить, проверить документы и доложить. Когда этот переодетый полковник вынул документы, мы сразу поняли, что здесь что-то не то… Справедливости ради стоит вспомнить о тех командирах, майорах и капитанах, которые с радостью готовы были получить любое задание.
Вспоминается один очень печальный случай. Останавливаем машину. Полный кузов солдат. Причем все солдаты совершенно с разных частей – сборная солянка. Конечно, приказали немедленно всех высадить. Они все реагировали по-разному, а один – ну никак проклинает, кричит что-то, угрожает… Мы полковнику доложили, что есть такой солдат, который не подчиняется. Тот тут же создал какую-то «тройку». Они забрали его, отвели метров за пятьдесят и расстреляли: прямо у нас на глазах. Обстановка тяжелейшая, сами представляете…
После того как полковник нас отпустил, нам нужно было двигаться к Смоленску. Училище для отправки на восток грузилось в Рославле под Смоленском. Мы их догнали, когда погрузка уже закончилась. К нашему большому счастью, они еще не уехали. У меня на руках была бумага от полковника, совсем коротенькая. В ней начальнику и комиссару училища сообщалось о том, что мы не дезертиры, а солдаты, образцово исполнившие свой воинский долг. Эта простенькая бумага хранилась у меня очень долго – я ее берег. Помимо той бумаги он вручил мне еще пакет, который я должен был доставить в штаб Западного направления в Могилеве. Но штаб уже переместился в Чаусы. Хорошо, полковник дал нам полуторку. Вот мы на ней до Могилева и добирались. С этой полуторкой связан еще один интересный момент… За нами шла еще одна машина. Ее кузов был доверху забит ящиками с драгоценностями. Мы сопровождали эвакуируемые ценности Минского государственного банка. Хватило с ней приключений…
По дороге попали под бомбежку, погиб водитель. Мне пришлось сесть за руль. Удачно проскочили через обезлюдевший Могилев. Потом искали штаб в Чаусах. Долго препирались с охраной, но нас наконец пропустили к нужному нам начальству… Так я впервые побывал в крупном фронтовом штабе и увидел, что это такое. Довольно интересные впечатления.
Штаб размещался под землей и был очень хорошо оборудован. Я был удивлен, когда увидел, какое же там царит спокойствие: работают телефонисты, командиры… Ну а мы по сравнению с ними выглядели как-то не очень ухоженно. Они сразу подмечали это…
Хватают меня прямо за руки. И каждый тащит в свой маленький подземный кабинет:
– Ты откуда? Где немцы?
Что видел и знал, я им рассказал. Мне стало ясно, что дела плохи – они не владели обстановкой, отсутствовала связь…
Потом нашел, кому должен был передать документы. Вручил, получил расписку. Выхожу, ищу свою машину на том месте, где оставил взвод. Взвод есть, машины нет. Спрашиваю у подчиненного:
– Где машины?
– А машины у нас отобрали.
Такая тогда была обстановка. Ну что, забрали и забрали – мы опять пешком. Немного отошли от города (Чаусы). А июль месяц, жарища невероятная. И мы решили отдохнуть в одной рощице, недалеко от какого-то населенного пункта. Летом ночи темные и быстро проходящие. Ну, я, как меня учили, при расположении на местности организовал охрану, в общем, поставил с двух или с трех сторон по два курсанта. Помню, кое-чем перекусили, и приказал всем спать, чтобы рано на рассвете снова идти. Вдруг в середине ночи подползает ко мне курсант:
– Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант! Нас немцы окружили!
– Как это – немцы окружили?! Мы же далеко от фронта оторвались.
Я сперва подумал, что, наверное, опять какая-нибудь диверсионная группа. Ну, поднялись потихонечку, тихо-тихо… У нас и оружия-то нету практически: один пулемет да пара-тройка настоящих винтовок. Вдруг слышим, кто-то на корявом немецком кричит нам, имея в виду, что мы – это немцы:
– Хенде хох! Сдавайтесь! Вы окружены!
Мы молчим. Потом они еще раз:
– Вы окружены. Сейчас мы пойдем в атаку, всех расстреляем. Сдавайтесь! Поднимайтесь!
Ну, я так понял сразу, что это явно не немцы. Уже стало абсолютно ясно. Кричим им, что мы – русские. Туда-сюда, пошло братание…
Выяснилось, что председателю ближайшего колхоза кто-то доложил про скотину и… что немцы залегли в кустах. Тот всех поднял. У них была одна берданка, одно ружье, вилы, косы… человек сорок он собрал, включая женщин. Они взяли нас в охват и приказывали сдаться.
Это было 4 или 5 июля. А 3 июля выступал Сталин с обращением к народу. Мы его, к сожалению, не слышали. А колхозники слышали это обращение, и газеты им привозили. Председатель послал в правление колхоза одного мальчишку, который побежал бегом, притащил нам на дорогу газету. Так мы впервые по-человечески узнали о том, какая война идет, и о том, что уже сдан Минск.
Но, несмотря на плохие новости, мы все равно были уверены в победе. У меня лично вообще присутствовала какая-то серьезная уверенность. А один курсант все время меня донимал:
– Так сколько мы бежать-то будем, товарищ лейтенант? Как же так, свою родную землю?.. Уже Смоленщина…
Хоть и не очень быстро, мы даже не заметили, как очутились под Смоленском. Попробуй разобраться – все деревни одинаковые, карты нет. В населенные пункты мы заходить прекратили после одного случая. В одну деревню сунулись – жители замахали руками:
– Немцы ж на мотоциклах. Вы что! Бегите! Только что были, кур у нас ловили…
Ну, мы тогда от деревень стали держаться подальше. Я иногда посылал одного-двух ребят что-нибудь принести из деревни. С этим проблем особых не было, у людей были и картошка, огурчики, и что там говорить – даже сало имелось.
Как я уже говорил, до Рославля мы благополучно добрались. Погрузились в эшелон. Куда нас повезут, никто не знал. Ехали через всю страну. Навстречу нам с востока на запад шли эшелоны. Подолгу стояли на перегонах. Наконец оказались в Ульяновске. Там училище развернулось на базе одного артиллерийского полка и по-настоящему начало готовить танкистов. Все казармы полка, все помещения передали нашему училищу, и оно получило новое наименование – Второе Краснознаменное Ульяновское танковое училище.
Чем запомнилось то время? Там, на фронте, немцы уже под Москвой, а мы тут, на Волге. Мне девятнадцать лет. И вот так спокойно сидеть в тылу, когда за столицу рекой льется кровь. А у меня родители в Щелкове, под Москвой. Старший брат на фронте – пулеметчик. Такие тогда у меня были переживания, настроения… Сводки с фронтов шли тяжелейшие. И мы с Лёней Северовым, с которым вместе шли с Минска, написали письма на имя Сталина. Что-то в таком духе: «Дорогой товарищ Сталин, сколько можно нам сидеть в тылу? Льется кровь. Наши братья бьются с врагом, а мы сидим здесь… Просим отправить нас на фронт!»
Разумеется, начальство нас вызвало – давай ругать за это дело. Дрючили крепко, конечно:
– Да вы что! Здесь тоже фронт!
А потом получилось таким образом, что у начальства как-то облегчилась ситуация с кадрами: стали прибывать опытные командиры, старшие лейтенанты и капитаны, прошедшие госпиталя после ранений. Да и для училища лучше было иметь людей, которые уже по-настоящему воевали. Что мы? Бежали практически, ничего не сделали, не убив ни одного немца… Я у одного спросил:
– Какие танки у тебя были?
Тот говорит:
– Я на БТ воевал. У меня была рота БТ. Она сгорела в один день. Бензиновый мотор! Причем наши танки придали какой-то стрелковой части. Командир полка, похоже, мало разбирался в них и не знал, что это за танки и что они могут. Бросил их в атаку через такое место, где мы уперлись в болото, а оттуда хрен вылезешь… Там нас перестреляли как куропаток. БТ, вообще, не очень-то высокой проходимости – у него узкая гусеница. Так, только с точки зрения огня…