Город словно опустел, на улицах ни души. И вот, когда Найл собрался уже вернуться в помещение, внимание неожиданно привлекло невнятное шевеление внизу на площади. Что-то темнело в северо-восточной ее части, издали смахивающее на вывороченный из земли куст. Тут Найл пригляделся внимательней и различил на снегу красные пятна. То, темное, шевельнулось еще раз, и тогда стало ясно, что это паук – судя по всему, тяжело раненный.
Найл заспешил вниз по лестнице, цепко хватаясь за перила: от налипшего снега подошвы предательски скользили. Мелькнул соблазн возвратиться в спальню, одеться потеплей, но ощущение неотложности пересилило. Он отодвинул засов центральной двери и ступил в глубокий снег, игнорируя холодную сырость, моментально образовавшуюся внутри башмаков. Ступени лестницы превратились в сплошной гладкий склон, так что двигаться приходилось с особой осторожностью; в одном месте Найл упал и ушел в снег по самые локти. А когда, побарахтавшись, поднялся и нетвердо побрел через площадь, выбирая места, где снег помельче, ум занимал один вопрос: как смертоносец умудрился пораниться на этом широком, открытом со всех сторон пространстве?
Когда приблизился достаточно, паук его заметил и сделал судорожную попытку встать, но силы ему изменили и суставчатые лапы прогнулись под весом туловища. Черная ворсистая туша покрыта была снегом – очевидно, паук лежал здесь уже не один час. Найлу это показалось странным; пауки с их даром телепатии могут в случае чего послать мгновенный сигнал о помощи своим сородичам. А уж тут-то, в трехстах метрах от главной цитадели на том конце площади, и ушибиться не успеешь, как все уже должно быть слышно.
Приблизившись настолько, что уже можно было разглядеть туловище, Найл понял, почему паук не смог подняться. Три лапы у него были, по сути, размозжены; нижний сустав у одной из них, увенчанный черным когтем, держался вообще непонятно как. Стелющийся следом кровавый след, уже припорошенный снегом, свидетельствовал, что, прежде чем свалиться окончательно, паук еще пытался как-то волочиться. Было видно, что жизнь в нем уже угасает.
– Что случилось? – произнес Найл вслух, хотя знал, что мысленный импульс передается в мозг паука напрямую.
Ответ, раздавшийся внутри грудной клетки, заставил нервно поежиться: нечто болезненное, страдальческое, прямота же контакта заставила ощутить беспомощность и тяжелую тошнотную усталость существа – чувства, передавшиеся и самому Найлу. Что именно пытался сообщить паук, разобрать было невозможно, но «голос» этот Найл узнал сразу: Скорбо, начальник стражи. Теперь ясно, почему их контактная связь была такой невнятной и хаотичной. Для пауков общение с людьми – сложное искусство, все равно что для людей умение читать. По паучьим меркам Скорбо был неграмотным простолюдином, существом, основным достоинством которого в глазах начальства была грубая физическая сила и умение помыкать. У Найла этот тип всегда вызывал неприязнь, однако сейчас Скорбо был тяжко ранен и погибал, и от этого сердце у Найла наполнилось жалостью.
– Я пошел за помощью, – коротко сообщил он.
Идти по снегу быстрым шагом было просто невозможно: ноги увязали по колено. Да еще и ступней не дерни: излишне резкое движение, и башмак так и останется в снегу. Брести вперед предстояло еще столько, что тоска охватывала, так что Найл намеренно отвел взор от снежной целины и стал с подчеркнутым вниманием относиться к каждому шагу. В конце концов приятной неожиданностью оказалось очутиться перед самыми ступенями паучьего обиталища. Обычно перед большими двустворчатыми дверями дежурят двое бойцовых пауков; очевидно, холод загнал их внутрь. Найл забарабанил по двери кулаками – не потому, что заперта, а просто врываться без предупреждения рискованно: могут напасть. С той стороны зашевелились, и дверь отворилась. На Найла смотрели антрацитово-черные глазищи бурого бойцового паука, ростом едва не на метр выше самого Найла. За растопыренными клещами-хелицерами можно было разглядеть сомкнутые клыки. Секунду спустя паук узнал пришедшего и плавно присел в жесте повиновения, опустив брюхо к полу.
– Скорее. – Найл указал в сторону площади, – Скорбо тяжело ранен. Ступайте и принесите его.
(Опять же можно было и без слов, значение передается в мозг паука напрямую.) В сопровождении напарника «боец» вприпрыжку припустил через площадь в сторону Скорбо (при эдакой силище что ему полуметровый слой снега). Понятно, что гнаться бессмысленно. Телом постепенно овладевала опустошенность. Так что Найл опустился на скамью, что возле входа, и наблюдал, как стражники бережно поднимают искалеченного сородича. Когда они возвращались, Найл обратил внимание, как, волочась, чертят по снегу лапы, и понял, что Скорбо мертв.
Тело паука опустили на пол, разбросав по черному мрамору хлопья снега. Скорбо по-прежнему истекал кровью. Она у него была гуще и вязче, чем человечья, и растекалась медленно, будто лужа нефти, струясь из головы. Оглядывая лежащую наискось тушу, Найл заметил в черепе дыру, сантиметров на пятьдесят выше глаз, опоясывающих голову. В отличие от людей, у пауков нет внутреннего скелета, его функцию выполняет крепкая наружная оболочка. Череп Скорбо был проломлен ударом, из-за которого, судя по всему, откололся крупный осколок. Кровь вытекала из дыры, как из десны, откуда вырвали зуб. Что сбивало с толку, так это что осколки проломленной оболочки находились, похоже, в дыре, а такое может быть в том случае, если жуткой силы удар направлен сверху.
Бойцовые пауки громоздились рядом, не смея докучать расспросами: может, расценивая их как непочтительность.
– Прошу вас, сообщите Дравигу, – обратился к ним Найл. – Скажите, что я дома.
Однако, пока пробирался по снегу обратно, любопытство преодолело усталость. Происшедшее представилось вдруг полным абсурдом. Судя по дыре в черепе, Скорбо должен вроде бы считаться жертвой нападения. Но кого? Другого паука? Маловероятно. Пауки, в отличие от людей, редко когда дерутся меж собой. Но и любой другой инцидент, повлекший ранение, представить было сложно.
Единственным способом выяснить все досконально было пойти и разобраться на месте. Развернувшись, Найл двинулся по своим следам обратно, пересекая площадь наискось в том месте, где «бойцы», проносясь, вспахали снег, словно гигантским плугом. Когда добрался до места, где лежал раненый Скорбо, стало ясно, как много он потерял крови. Вместе с ней из него, распростертого, в снег истекала жизнь. Мозг оказался поврежден настолько, что уже не в силах был послать сигнал о помощи. По восточной стороне улицы тянулся ряд пустых домов, один запущенней другого. В городе полно было таких зданий, во многих из них на верхних этажах обитали пауки. Но они предпочитали селиться с таким расчетом, чтобы между домами можно было простирать тенета; как раз поэтому дома, примыкающие к площади, пустовали.
Кровавый след был запорошен падающим снегом, но Найл нагнулся почти вплотную и различил смутно темнеющие пятна. Теперь можно было разобрать, что ведут они в обратную сторону, к высокому зданию, второму от угла. Ржавые решетки балконов давали понять, что когда-то здесь была гостиница. Как и у прочих, окна у дома были заколочены досками, а дверь закрыта – жить в домах, выходящих на эту площадь, людям запрещалось. Найл попробовал открыть дверь – похоже, заперта. Вместе с тем, когда носком башмака он смахнул со ступеньки крыльца снег, обнаружилось темнеющее пятно; получается, в этом доме Скорбо и получил увечье. Попытался надавить на дверь плечом – не тут-то было, безрезультатно. А вот закрывающий окно лист фанеры оказался на поверку не таким прочным, стоило как следует толкнуть его обеими руками – и удалось продавить.
Найл осторожно подался вперед. Если внутри подкарауливает нечто (или некто), способное свалить паука, рисковать по меньшей мере глупо. Глазам открылась пустая передняя, деревянный пол которой был усеян кусками штукатурки и всяким хламом; пахло сыростью и тленом. Поняв, что напряжение сковывает восприятие, Найл намеренно расслабился, глубоко вздохнув и закрыв глаза; затем, достигнув внутреннего безмолвия, сосредоточился глубоко. Внутри черепа ожила точка света, а тишина будто углубилась. В этот момент с полной достоверностью стало ясно, что никаких врагов, поджидающих в засаде, нет – в доме абсолютно пусто. Одновременно с тем на каком-то более глубоком уровне он уловил и другой запах, терпкий и чуть сладковатый. Запах смутно знакомый, но за счет чего именно, уяснить было сложно.