– Тогда другое дело, – удовлетворенно изрек тот. – Из казаков или стрельцов будет?
– Из казаков, – пояснил стрелецкий голова, чрезвычайно довольный тем, что гроза вроде бы как миновала.
– Это хорошо. Казаки – верные государевы слуги, не раз проверенные на деле, – и помрачнел. – Хотя в войске Самозванца, как стало известно мне, было много казаков как запорожских, так и донских. Ну да ладно, к сибирским казакам это никакого отношения не имеет, – заметил он. – Один только поход Ермака в Сибирь с дружиной из казаков чего стоит. – И уточнил: – Надеюсь, и остальные десять человек тоже будут из казаков?
– Непременно, Роман Федорович! – заверил тот.
Воевода удовлетворенно кивнул головой:
– Тогда согласуй этот вопрос с казачьим головой Стародубовым, а десятника этого пришли ко мне. Хочу сам хорошенько приглядеться к нему, прежде чем посылать во главе похода. Да и в случае, ежели он мне и впрямь приглянется, дать ему необходимые наставления надобно.
И задумался.
– Имей в виду, – продолжил он, – что я придаю очень и даже очень большое значение этому предстоящему походу на восток. Сибирь, как правильно отметил ты, необъятна, и предстоят еще многие и многие походы по ее окончательному завоеванию, дабы продолжить дело, начатое Ермаком Тимофеевичем, благодаря трудам которого, кстати, мы с тобой и беседуем здесь, в Тобольске, на берегу Иртыша. И этот предстоящий поход будет как бы первой ласточкой, возвещающей начало продвижения русских далее на восток, так сказать, встречь солнцу.
Потому-то, Кузьма Прокопьевич, и пекусь о нем да призываю Господа благословить его. Ведь не зря же понесем мы его веру в самые что ни на есть дальние земли.
И истово перекрестился.
Стрелецкий голова, также осенив себя широким крестом, с просветленным взглядом слушал воеводу, предвещавшего завоевание русскими Сибири аж до самого неведомого моря на восход солнца. Было от чего забиться сердцу бывалого воина…
* * *
Афанасий Ляпунов, рекомендованный стрелецким головой воеводе в качестве начальника отряда для похода на Турухан, вышел после встречи с тем в приподнятом, даже, можно сказать, восторженном, настроении.
«Но как же все-таки так получилось, – размышлял он, – что именно меня воевода назначил начальником отряда? Ведь в гарнизоне Тобольска десятки пятидесятников и сотников, да и есаулы есть, а воевода почему-то доверил командовать походом из Мангазеи на Турухан именно мне, всего-навсего десятнику? Правда, не зря же он почему-то поинтересовался, каким это образом и за какие такие заслуги я стал сыном боярским, – и, махнув рукой, решил: – Начальству виднее…»
А душа его прямо-таки пела. Еще бы! Ведь он одним из первых поведет отряд русских уже, почитай, от Оби на восток, к Енисею. А уже за ним непременно пойдут и другие отряды в неведомые сибирские земли расширять пределы Московской Руси до самого Восточного моря. Ведь именно об этом и говорил воевода, напутствуя его в поход на Турухан.
Он привычным движением поправил саблю у пояса и расправил плечи. Нет, он не подведет тобольского воеводу, главного над всеми воеводами городов Сибири. Он был твердо уверен в этом.
А затем все-таки не выдержал и вынул из кармана диковину, подаренную ему воеводой. И с нескрываемым удовольствием вспомнил, как перед его уходом тот достал из ящичка стола какую-то вещицу, похожую на яйцо, прикрепленное к витой серебряной цепочке.
– Это карманные часы, носимые при себе и получившие название «нюрнбергские яйца». Их только что стал изготавливать нюрнбергский механик Петер Генлейн. И когда государь Борис Федорович Годунов повелел мне отправиться воеводою сюда, в Тобольск, то одарил меня несколькими такими часами, приобретенными по случаю одним из его вельмож в Баварии, в городе Нюрнберге. А теперь я дарю тебе одно из этих чудесных произведений человеческой мысли в качестве аванса за твои будущие заслуги.
И протянул их десятнику.
– Но ведь это же очень дорогой подарок, Роман Федорович! – растеряно произнес Афанасий, завороженно глядя на это чудо. – И не только для меня, десятника, но и для любого человека с гораздо более высоким положением здесь, в Тобольске, – пояснил он.
– Ты, конечно, прав, Афанасий, – согласился тот. – Однако он, этот самый подарок, себя полностью оправдает, если тебе удастся, в чем я ничуть не сомневаюсь, – подчеркнул он, – обложить ясаком лесных ненцев, населяющих берега реки Турухан. Кроме того, эти часы, поверь мне, очень пригодятся тебе в предстоящем походе. К примеру, хотя бы для того, чтобы составить чертеж пути, пройденного твоим отрядом
– Это, конечно, так, но все-таки… – неопределенно произнес тот, принимая у воеводы ручные часы.
– Никаких «все-таки»! Следуй народной мудрости: «Дают – бери, бьют – беги», – усмехнулся воевода. – И не забывай раз в сутки подзаводить пружину. – Он показал, как это делается. – Ибо сверить истинное время в походе, ежели часы вдруг остановятся, у тебя, поверь, не будет никакой возможности. И еще – старайся резко не встряхивать их либо тем более не ронять. У них, к сожалению, пока еще очень хрупкий механизм.
– Как раз в условиях похода… – вырвалось у Афанасия, и он с испугом посмотрел на воеводу, тут же с раскаянием уяснив всю бестактность своего замечания.
Тот же только усмехнулся:
– У тебя вроде бы голова в порядке и не зря же на плечи посажена, так что и соображай ею…
– Понял, Роман Федорович! – смущенно произнес Афанасий.
Затем посмотрел на широкий Иртыш, несущий свои воды в полноводную Обь и далее, до самого Студеного моря. «Скоро осень. Надо бы поторопиться – путь до Мангазеи не так уж и близок, где-то около двух тысяч верст. А там, на месте, и решим с местным воеводой все вопросы по подготовке к походу», – подумал он.
И решительно направился к пристани, чтобы познакомиться с кормчим коча, на котором вскоре пойдет в плавание со своей командой казаков в Мангазею почти за две тысячи верст.
Глава 1
В Мангазее
От пристани Тобольска на веслах отвалил коч и медленно стал выходить на стрежень Иртыша, чтобы спуститься по его течению до полноводной Оби, а затем и до ее устья.
На подходах к Мангазее
– Ну что, Афанасий, вот и подошло время ворочать вправо. Вишь, как широка Тазова губа, почитай, почти как Обская, верст двадцати, никак, будет. Не зря же ее вкупе с Обской губой и Мангазейским морем прозывают, – озабочено сказал кормчий, удерживая руками водило руля. – Ведь и по Иртышу, и по Оби-реке плыли по течению, а теперича придется волей-неволей идти вспять течению уже Таза-реки, – вздохнул он. – Одна надежа на ветер, который хоть и несильный, но вроде как тянет от захода солнца.
– Почему так думаешь, Тихон? – с недоверием, но с надеждой, спросил тот.
Кормчий снисходительно усмехнулся:
– А ты, сухопутный человек, глянь-ка на поверхность воды Тазовой губы. Видишь рябь на ее поверхности? – Афанасий утвердительно кивнул головой. – Ведь Таз-река-то течет с восхода солнца, а ветер противится ее течению, вызывая тем самым эту самую рябь. Вот так-то, мил человек! – победоносно глянул на него кормчий.
– Сразу видно, что ты, Тихон, опытный мореход! – уважительно заметил Афанасий.
– Ты прав, – самодовольно ответил тот. – Я ведь плавал не только по рекам к городам сибирским, но и ходил Мангазейским морским ходом, издревле известным поморам. На своем коче четыре лета тому назад вез из Архангельска-города всякие немецкие товары и хлеб, потому как в мангазейской мерзлой земле оный не родится. В Карскую губу от Двины-реки шел две недели. А из Карской губы в Мутную реку вверх до волока на Ямале шел еще пять дней. Здесь пришлось коч волоком тащить версты полторы. А от верховьев Зеленой реки до Мангазеи ходу еще две недели.