Амалия собиралась уточнить, с кем, собственно, она имеет дело, но тут незнакомец завертел головой и с озадаченным видом спросил:
– Прошу прощения, сударыня, но где же ваш багаж? И прислуга?
– Зачем мне багаж, если я приехала всего на несколько часов, – пожала плечами Амалия.
– На несколько часов? – с изумлением переспросил безымянный собеседник. – Но Наталья Дмитриевна сказала мне…
– Что она вам сказала?
– Я так понял ее, что вы приехали погостить на несколько дней, – выпалил странный незнакомец. – Для вас уже приготовили комнаты в княжеском флигеле. И Георгий Алексеевич тоже говорил, что вы останетесь…
На языке у Амалии вертелось множество вопросов, но она пересилила себя и решила начать с главного.
– Простите, милостивый государь, – заговорила молодая женщина, тщательно подбирая слова и сопровождая их как можно более нейтральной интонацией, – но, может быть, вы все-таки представитесь? Потому что я не могу отделаться от впечатления, что вижу вас в первый раз.
– А я не представился? Боже мой! – охнул незнакомец. Он сдернул с головы фуражку и поспешно поклонился: – Митрохин Иван Николаевич, учитель школы для глухонемых. И внештатный сотрудник «Вестника Европы», – прибавил он с гордостью.
Амалия прекрасно знала, что «Вестник Европы» – толстый журнал, считавшийся одним из самых сильных в литературном отношении и уважаемых изданий; но, скользнув взглядом по потрепанной шинели Митрохина и его заштопанным перчаткам, она невольно пришла к выводу, что уважаемый и денежный журнал не слишком-то балует своих сотрудников, особенно внештатных.
– Школа для глухонемых – вы имеете в виду училище, которое находится на Гороховой? – спросила она вслух.
– Совершенно верно, госпожа баронесса. Представляться «учитель училища»… ну, не знаю, мне режет слух как-то… Но, конечно, правильней говорить «училище».
Впрочем, сейчас Амалию больше волновал вопрос, почему именно Митрохина послали встречать ее и какое отношение он имеет к семейству Киреевых.
– Вы – родственник Натальи Дмитриевны? – спросила она наугад.
Иван Николаевич озадаченно заморгал, словно вопрос поставил его в тупик.
– Нет, я, собственно… В сущности, это имеет отношение к моей работе для журнала… Я ждал приезда князя, но он задержался за границей… Можно сказать, мы с Георгием Алексеевичем подружились… и с его супругой тоже…
– А князь… – начала Амалия.
– Князь Петр Александрович Барятинский, вы, наверное, слышали о нем. Он был другом Пушкина.
И, не давая своей собеседнице опомниться, Митрохин быстро прибавил:
– Князь – дядя Георгия Алексеевича.
Итак, все мало-помалу начало проясняться. В одном доме с Киреевыми жил их дядя, друг Пушкина, к которому у Митрохина было какое-то дело. Впрочем, с точки зрения Амалии, это вовсе не проясняло вопроса, почему именно учителя послали ее встречать.
– Но что же мы тут стоим, – вдруг спохватился Митрохин, – кучер же ждет… Прошу, госпожа баронесса!
…Амалия ожидала увидеть какой-нибудь почтенный тарантас, помнящий еще времена императора Николая Павловича, а то и его бабушки, но оказалось, что за ней прислали новехонькую коляску на рессорах. Мнение баронессы о семействе Киреевых сразу же улучшилось – даже несмотря на то, что оно пользовалось услугами маленького и, видимо, подневольного человека. От Амалии не укрылось, что по дороге Митрохин говорил слишком много и невпопад, что характерно для неуверенных в себе людей.
– Мы сейчас проезжаем земли Дрессена… Вы знаете Дрессена? Землевладелец, богач, уважаемый человек… это он выстроил часовню возле станции, после того как убили государя…
Амалия заметила часовню, но в тот момент не обратила на нее внимания. А Митрохин меж тем продолжал:
– Дальше начинаются земли князя, то есть теперь уже не князя, а… Вы слышали эту историю? Не слышали? Мать Георгия Алексеевича и князь были родными братом и сестрой, и они должны были разделить имущество после смерти родителей. Ну-с, как водится, дрязги… крючкотворы… вылилось все в не очень красивую тяжбу. Кое-как, впрочем, уладили дело… Сестре, кажется, все-таки досталось меньше, то есть из слов Натальи Дмитриевны можно так заключить, а вот Георгий Алексеевич считает, что доли получились равные. У князя было шестеро детей, и он в шутку говорил, что вот, достанется им кое-какое имущество, кроме писем Пушкина, которые разве что биографов могут интересовать. А потом дети стали умирать, один за другим. Остались только сын и дочь, а дочь тоже умерла накануне своей свадьбы, погибла при пожаре… И князь совсем сдал от горя. Сделалось у него нервное расстройство, он долго лечился за границей… Я неинтересно рассказываю, – перебил сам себя Митрохин. – Вы и так, сударыня, уже все знаете, наверное…
– Нет, продолжайте, прошу вас, – попросила Амалия.
Иван Николаевич вздохнул:
– Словом, на лечение и жизнь за границей требовалось много денег, и князь уступил свою часть сестре, с условием, что ему будет разрешено в любое время приезжать и оставаться сколько душе угодно.
– И сын князя согласился с его решением продать все родным?
– Думаю, да. Во всяком случае, сын не возражал. Он уважаемый человек, преподает в университете, с отцом они давно отдалились друг от друга…
– Почему?
Во взгляде Митрохина, обращенном на Амалию, мелькнуло удивление.
– Что – почему? – спросил Иван Николаевич.
– Последний сын, наследник, единственный ребенок, который остался у князя… Так почему они отдалились друг от друга?
Учитель задумался. Чувствовалось, что он даже не задавал себе подобного вопроса.
– Я не спрашивал, – наконец признался он. – Наталья Дмитриевна говорит, что у князя сложный характер. Когда он похоронил жену, которую очень любил, то окончательно замкнулся в себе. Он обещал через неделю приехать, и если вы, сударыня, задержитесь до того времени, у вас будет возможность познакомиться с ним лично.
В жизни «сложный характер» чаще всего означает «скверный характер», и Амалия подумала, что ей нет нужды задерживаться на целую неделю, чтобы убедиться в этом. Друг Пушкина…Сколько же сейчас князю? Восемьдесят? Восемьдесят пять? Амалия вовсе не считала старость лучшей порой жизни (вопреки тому, что утверждают некоторые старики). Как ни крути, одряхление касается и умственных способностей, и вообще нет на свете ничего скучнее, чем старый осел, даже если он в молодости был не лишен ума и являлся собеседником великого поэта.
– Вряд ли я смогу задержаться на целую неделю, – промолвила Амалия вслух, ослепительно улыбаясь. – Сегодня или в крайнем случае завтра я собираюсь вернуться в Петербург.
Митрохин встрепенулся.
– Вот мы и приехали! – проговорил он оживленно. – Киреевы – прекраснейшие люди! Наталья Дмитриевна обожает гостей, и Георгий Алексеевич тоже… Может быть, вы еще перемените свое решение?
Глава 2
Кот
– Госпожа баронесса!
– Амалия Константиновна! Очень, очень рад приветствовать вас под нашим, как говорится, скромным кровом…
– Ах, Жорж, ну полно тебе! Мы здесь живем почти безвыездно и так рады новым лицам…
– Особенно такому очаровательному лицу, как ваше, Амалия, – вставил хозяин дома, улыбаясь.
– Жорж, Жорж! Не смущай нашу гостью… Госпожа баронесса может плохо о нас подумать!
– Уверен, госпоже баронессе это в голову не придет, – промолвил Георгий Алексеевич галантно, склонившись в полупоклоне.
Едва войдя в дом, Амалия оказалась в центре общего внимания, и нельзя сказать, чтобы ей это не понравилось. Сами Киреевы тоже располагали к себе: хозяйка – хлопотунья, улыбчивая и приветливая, ее супруг – седоватый, высокий, с изящными руками, которым позавидовал бы любой пианист или художник. В Георгии Алексеевиче, что называется, чувствовалась порода – однако, присмотревшись внимательнее, гостья отметила некоторую помятость лица, характерную для людей, слишком усердно налегающих на спиртное. Любопытно, мелькнуло в голове у Амалии, что именно может не устраивать хозяина дома в его нынешней жизни. (По молодости своей она не допускала и мысли, что люди могут пить просто так, без всяких видимых причин, по одной только склонности.) Амалия знала, что Георгий Алексеевич был вполне обеспечен и мог позволить себе нигде не служить, стало быть, неприятности по работе исключались. Старший его сын учился в университете, младший посещал гимназию. Нельзя сказать, чтобы Георгий Алексеевич много вращался в свете, но у него имелось достаточное количество влиятельных родственников, способных помочь с решением практически любой проблемы. О его имении Амалии приходилось слышать, что, хотя оно не приносит больших доходов, в нем вполне можно жить безбедно. Дом Киреевых понравился ей до чрезвычайности: выкрашенный в бледно-розовый цвет, с белыми колоннами и наличниками, издали он походил на хорошенькую игрушку, а вблизи становился еще очаровательнее. Есть дома, при одном взгляде на которые думаешь: «Вот тут я хотел бы жить», и баронесса Корф, увидев жилище хозяев, именно так и подумала.