- Тебе вот именно что сорок лет! - возмущенно сказал Король, но возмутившись этим фактом, он вывода из него так и не сделал.
Я знал, что этот разговор - последний. Шеф был в Америке, а его зам Шиловский был настолько стар и равнодушен ко всему и не интересовался ничем, кроме методов лечения каменно-почечной болезни, что мог бы утвердить мне зарплату большую, чем у него самого. Шеф - другое дело. Он был из наших. Да и в редакции не решалось ни одного важного дела, чтобы шеф, как бы мимоходом, не поставил бы меня в известность или как бы попутно не выяснил бы моего мнения, которое он вскоре выдаст за свое. А может быть, наши мнения просто совпадали. Не знаю. Да и неважно теперь все это.
Я твердо знал, что, чего бы это мне ни стоило, я возьму лыжи, уеду в горы без всяких телефонных звонков, писем, обрызганных слезами, и рыданий в подъездах. В Москве шли февральские снега. Еще не успев добраться до поверхности Садового кольца, они темнели на спуске и ложились под радиаторы торпедных катеров, которые плыли плотной толпой, поднимая по обеим сторонам волны грязно-коричневой смеси воды и снега. Работали стеклоочистители. Водители напряженно смотрели вперед. Забрызгивало задние стекла. Прыгали огни светофоров. Низкое темное небо висело над салатовыми стадами такси. Чей-то добрый голос мягко просил на пол-Москвы: "56-66, возьмите вправо". От снегов было темно по-осеннему, и днем во многих домах горели огни... В редакции пахло листами со свежей версткой, старым кофейником, нашими бутербродами с сыром.
Король сказал:
- Старик, ну в случае чего... если материально... я тебя буду печатать всегда.
Мы с ним работали восемь лет. Все-таки восемь лет никуда из жизни не спишешь...
- В случае чего, если материально, я приемщиком бутылок пойду. Говорят, у них роскошная жизнь.
- Нет, старик, я серьезно.
Король был старше меня на пять лет. Иногда мне мучительно хотелось подружиться с ним. Временами я его просто любил. Однажды мы с ним шли по Гамбургу. Дисциплинированные жители этого города терпеливо ждали на перекрестке зеленого свете. Улица была небольшая, и машин не было. Однако все стояли и ждали. Картина, которая заставила бы заплакать любого московского инспектора.
- Нет, - вдруг сказал Король, - я им не простил.
Он сказал это совершенно без злости. Я его хлопнул по плечу, и мы пошли дальше.
Восемь лет я отчаянно воевал с ним, клял свою судьбу, что она доставила мне такого тупого начальника. Я множество раз корил себя за то, что в свое время отказался возглавить отдел и остался спецкором. Правда, это давало мне возможность ездить, писать и кататься на лыжах. Другого мне и не нужно было. Все правильно.
Мы простились с Королем, и впервые за восемь лет он сделал попытку меня обнять, чего я совершенно не выношу.
...Я позвонил один раз, всего один раз.
- Алло, - сказала она таким мягким и ласковым голосом, с такой улыбкой и нежностью, что только от одной мысли, что все это теперь адресовано не мне, я похолодел.
- Здравствуй, это Павел.
- Аа, - деревянно откликнулась она.
- Я звоню тебе вот по какому поводу: у меня в субботу собираются все наши, и я хотел бы, чтобы ты присутствовала. В противном случае я должен всем что-то объяснять.
- Ну и объясни.
- Этого мне бы и не хотелось. Есть ряд обстоятельств...
- Ты всегда был рабом обстоятельств.
О, это была ее излюбленная манера - перевести разговор из мира простой логики в сферу возвышенных, но сомнительных выводов, необязательных и ничего не значащих. Она часто, например, говорила: "Мудрый побеждает неохотно", имея в виду то ли себя под "мудрым", то ли меня, побеждавшего с охотой. Впрочем, истина никогда не интересовала ее. Ее интересовало только одно победа, итог.