— Вот и правильно, — проскрипела старая ведунья. — Так и должно быть. Малых да неразумных бабайками пугать можно, а кто подрос, тех кем?.. А без этого нельзя, забалуют!..
Анея только головой покачала.
— Всё равно. Зорька да Ольг…
— Всё с ними будет хорошо. — Верея не шелохнулась. «Железная она, что ли?» — с невольным уважением подумала Анея. Головы не повернёт, голоса не повысит. А ведь знает, что меня слабее. И знает, что… что не люблю я её. А она меня. Бывает такое, да; хоть и выучила она меня всему, и под Чёрной горой вместе стояли, цепь замыкая, подземный огонь усмирить чтобы, — а вот не люблю. Слишком уж лютовала. Слишком уж часто за ремень хваталась.
— А если не будет? Отзови их, Верея Велиславна. Твои то ученики, не мои. Тебе круг их доверил, не мне. А знаешь, почему, наставница? Потому что ты меня выучила. Потому что ко мне идут теперь вереницей. Анея Вольховна то, Анея Вольховна сё. Так что я тоже голос имею.
— Ничего ты не имеешь. — Вывести из себя старую колдунью, казалось, было совершенно невозможно. — Вот во дворе собственном утвердишься, вот дадут тебе когда ученицу, тогда и решать станешь, за что взяться — за вожжи, за хворостину, или ещё как вразумлять.
— Отзови их, наставница! Отзови, пока не поздно! Не просто так там мост ладят, не чувствуешь, что ли? Опять этот… зрячий притащился. Боюсь, он и сквозь облик их истинную натуру разглядеть сможет. Не чувствуешь, наставница?
— Отчего ж не чувствовать, Анеюшка? — обманчиво миролюбиво протянула старуха. — Всё я чую. Не выжила ещё из ума, ветер да травы слушать не разучилась. Потому здесь и торчу. Чую зрячего и ребятишек на него натаскиваю. Иль думаешь, у меня силы их вытащить не хватит? Ещё как хватит. Да и ты здесь, любезная моя. Подмогнёшь, коль чего, — колдунья хихикнула.
— Подмогну, — мрачно сказала Анея. — Куда ж деваться, не допускать же, чтобы ребятишки в полон угодили. Случись чего, Предславу на них выпущу. У неё давно уже кулаки чешутся, подраться хочет.
— Кулаки чешутся… — проворчала старая ведунья. — Замуж её надо! Девка выросла — косая сажень в плечах, сила богатырская,— вот и дурит, вот и скачет по лесам медведицей! А так сидела б дома, мужа б обихаживала да деток кормила!
— Каких деток, Велиславна, ей пятнадцать всего! В старые времена только замуж так рано выдавали!
— Кого в старые, а кого и сейчас пора уже, — не уступала Верея. — Заневестилась сестрица твоя младшая, уж поди с парнями в переглядушки играет!
— Наставница!
— Чего «наставница»? Не знаешь, что способности наши от отца-матери детям передаются? Вы с сёстрами — дочери Вольхи Змиевича, внучки Змея Полозовича, правнучки самого Полоза Великого, зверя магии! Нельзя, чтобы кровь его расточалась бы! Предславе в девках сидеть нечего, чай, норов-то у неё не такой ядовитый, как у старшей-то сестры!
— Тьфу! У тебя, Верея Велиславна, не язык, а помело! Словно и не ведунья почтенная, уважаемая, а баба базарная. — Анея отвернулась, раскрасневшись. Совсем наставница старая берега потеряла. Язык у неё всегда был острей, чем у самой Анеи, и с годами только язвительнее становился.
— Баба иль не баба, а пора Предславе замуж. Медведицей скачет, вот пускай медвежаток и плодит. Глядишь, тоже превращальщиками станут.
Анея Вольховна решила не отвечать. Сосредоточилась на кружащей в небе пустельге да на зайчишке, что, доскакав до самой реки, обернулся бобром. А может, выдрой, трудно различить отсюда; само собой, смотрела Анея не глазами.
Имперцы меж тем продолжали себе трудиться. Пыхтели их странные механизмы, визжали пилы, валились вековые деревья. Анея поморщилась — лесу было больно. И не только здесь – по всем предгорьям сейчас трещат вековые боры. Дивы, да и прочая лесная нечисть, с юга бегут, через перевалы, в коренные земли подаются, поближе ко градам. Недобрые дела затеваются, недобрые — деревень на южных склонах хребта хоть и не так много, да погоды здесь лучше, и урожаи вполне сами вызревают, без подземного огня, не то, что на севере. Некоторые поселения уже и до самой реки спустились, выше по течению. Правда, теперь вот имперцы…
— Ну? — проскрипела Верея. — Чего каркала, спрашивается, Анеюшка? Зорька себе кружит, Ольг под берегом смотрит да слушает. Никому до них и дела нет.
— Зрячий там, — мрачно изрекла Анея. — Засел где-то, вперёд не лезет.
— Вот и отлично. — Старая наставница оставалась невозмутима. — Пусть попробуют от него уйти. Сейчас, пока мелкие, пока ничего не боятся. А потом, знаешь, испугаться легко.
— Ох, Верея Велиславна. — Молодая ведунья не глядела на старуху. — Горда ты, воля у тебя что у того дуба; а вот только всё равно, нельзя так.
— Добром да лаской тоже нельзя, — скрипнула старуха. — Пробовали уже. Злость нужна, жёсткость, сила! Балует народишка подлый, нет в нём прежнего страха да к нам, ведуньям, уважения! Ничего, вот как полезут на север эти, с тварями своими стальными, тогда все узнают! Завоют, заплачут, в ножки кинутся — ан поздно будет!
— Да о чём ты, Велиславна? Кто в ножки кинется? Зачем?
— Зачем? Вот когда станешь собственного двора достойна, когда обживёшь его— узнаешь! Тебя бояться должны, бояться и уважать, за две дюжины шагов шапку ломать да в пояс кланяться! А кто не поклонится — тому чирей на зад! Враз почтения тогда-то прибавится! Мало я тебя учила?
— Почтения прибавится? С чего ради? Да и что с тем задом, вот если на нос…
— На нос нельзя — бабе красота первая вещь, будто сама не знаешь? Испугаться испугается, но и возненавидит. А на зад самое то. Мужик же всякого-такого боится до смерти, хоть и вида не показывает — стыдно с чирьем на заднице-то ходить да больно, дружки засмеют! Знаешь, сколько сестрица твоя средняя, Добронега Вольховна, таких вот вещей лечит?
Анея знала.
— Одним словом, Анеюшка, — ехидно почти пропела старая ведунья, — зря ты сюда наведалась. Понимаю, понимаю, ошибку мою ждёшь, порадоваться промаху хочешь. Силушки в тебе хоть отбавляй, а уверенности, что именно ты первая чародейка в землях наших, — нету. Двора своего по сю пору не нажила! Слова-то тебе все правильные говорят, а внутри ты сама — не веришь. Потому и за мной таскаешься, аки репей на хвосте.
Двора своего не нажила…
Верно говорит старая ведунья. Нет у Анеи своего двора. Да и с чего б ему взяться? Тот, где Верея сейчас живёт-поживает, Зорю с Ольгом уму-разуму учит — этот двор издавна передавался по наследству от одной чародейки к другой. Не всегда сильнейшей, но всегда — одной из сильнейших. И обязательно — самой страшной, кого боялась вся земля.
Кого боятся все, а она не боится никого. И делает, что дóлжно, когда надо — спасает, а когда надо — жизни лишает.
Кто жилы режет и кости дробит, и ножом, и магией, не спрашивая «больно?».
Кто испытывает, и горе тем, кто испытание не пройдёт.