- Я забыла телефон, - протянула Олеся.
Стас подошёл к полке, дотянулся до мобильника и с остервенением бросил его обратно: телефон был наглухо разряжен.
- БУДЬ ПРОКЛЯТ ЭТОТ ДЕНЬ! - с ненавистной злостью прокричал он.
Труп девочки снова задвигался. Мухи облепили её лоно, словно оно было облито помоями. Зелёные отвратительно жужжащие создания Божьи ползали по розовой борозде, тыкаясь хоботками с величайшим удовлетворением.
Олеся встала и подошла ближе.
- Они откладывают яйца, - бросила она Стасу через плечо.
Девушка невольно махнула рукой. Свора мух бросилась ей в лицо, и отбиваясь от неожиданного вторжения, Олеся бросилась к Стасу. Мухи облепили её прелестное личико, превратив его в уродливую маску.
Стас скинул молниеносно свой комбинезон, оставшись раздетым донага и принялся лупить по голове Олеси с суматошной нервозностью. Девочка приподнялась со стола и закричала блудливым голосом:
- ПОРА, СУКА.
Стаса вырвало. Мухи оставили в покое Олесю, направились к рвотной луже.
Лицо Олеси было багровым. Ужасная боль - напоминание незащищённости человеческого тела - сковала её тело, выбивающее дрожь.
- Боже, как это больно, - теперь уже притихая, постанывала, Олеся.
Стас прошёлся вдоль стен, не решаясь подойти к девушке. Воды не было. Теперь она была нужна как никогда.
Он подошёл, помочился на руку и омыл лицо подруги. Девушка перестала стонать, невидящим взглядом уставившись в потолок.
Прошёл час.
Фрагмент 4
На стенах запертой комнаты для вскрытий висели забавные плакаты о технике безопасности в работе с почившими, как будто создатели этих "шедевров" наглядно-просветительского искусства могли предвидеть, что покойники оживут как библейский Лазарь и начнут вспарывать брюшину патологоанатому.
Также в комнате имелось окошечко в складское помещение, где хранились инвентарные инструменты. Пол был застелен стоптанным линолеумом, флуоресцентные лампы дополняли загробный вид всего этого склепа.
Олеся лежала на полу. Стас накрыл труп девочки своим комбинезоном. Сама девочка не вторгалась в его мозг, предпочитая отдых, если он вообще доступен вне тела.
- Это расплата за грех, - тихо произнесла Олеся. Её лицо было мокрым от слёз, уши покраснели, волосы взлохматились. Она видела лишь свет, словно попала в мир иной, где ей предстояли умилительные встречи с почившими родственниками.
- Что за грех? - Стас стоял у трупа и задумчиво оглянулся к Олесе.
Олеся прошлась ладонями по уродливому лицу.
- Я соблазнила мужчину, когда мне едва стукнуло четырнадцать. Я лежала в маминой спальне с младшим братом, а дядя, брат отца, смотрел хоккей. Мне стало интересно, как он будет общаться со мной в интимной обстановке. Я чувствовала, что нравлюсь дяде. Убрав со своего плеча голову Саши, я выскользнула из постели и в трусиках и майке пошла к дяде Гене. Он пил пиво, его выводили из себя оплошности отечественных спортсменов, и когда он обернулся ко мне, во взгляде его была опустошённость. На столе у него лежала нарезанная кровяная колбаса и стояла банка маринованных огурцов. Мы обменялись смущёнными улыбками, а потом он с животной настойчивостью принялся целовать моё тело. Я тогда уже была не девственницей. Дядя Гена спросил об этом, я сказала правду. Он засмеялся и громко сказал: тогда все пути открыты. Я не поняла, о чём он. Он принялся раздевать меня догола, и увидев своё отражение в зеркале, я поняла что очень красива. У меня уже была грудь, бёдра набирали окружность, талии мог позавидовать любой режиссёр детских фильмов. Я вскликнула, когда дядя Гена надругался надо мной. Он вспотел как бегемот, что-то несвязно бормотал, его член, небольшой и горячий, был как сталь.
- Он был педофилом?
- Я давно подозревала его в этом: он подглядывал за мной, когда я заходила в туалет или мылась в душе. Такие люди привлекают к себе внимание. Он работал в милиции, у него всегда и во всё время была "крыша". Говорили, что он частенько измывался над задержанными, требовал с них крупные суммы денег или наркотики. Одного инвалида он едва не забил до смерти. Его много раз предупреждали, что устроят над ним самосуд, но он был как шакал и ничего не боялся.
Стас прихлопнул комара. Произошло странное: комбинезон спал на пол, словно девочка могла шевелиться. Стас подошёл к трупу и потрогал его. Кожа была влажной и горячей, как будто в этом теле, когда-то веселящемся и бодрствующем, а нынче погружённым в вечность, ещё теплилась жизнь.
- Ты всегда мучилась из-за этого опрометчивого поступка? - спросил Стас.
- Я загоняла его в подсознание. Учась в медвузе и читая Фрейда, я задавала себе вопрос: почему я смогла так странно не задумываясь испортить свою жизнь? Секс в 14 лет - это безумие; это всё равно что пролежать ночь в кладбищенском гробу под уханье филина. Дядя Гена с той поры безбожно запил, резал вены, а потом попал в больницу с раком костного морга. Я прокляла его и своё желание стать взрослой. Мамины ночные смены я не трогала своей виной. Секс в 14, Боже, что же циничнее можно придумать?!
Стас подошёл к ней и погладил её по лбу. Олеся легла на бок. Одна из ламп потухла. В полутемноте они долго молчали, до полноты полные воспоминаниями.
Фрагмент 5
Ужасно хотелось пить и есть. Олеся понемногу приходила в себя. Её мир наполнялся тихой музыкой заживающих ран.
Стас локтем выбил стекло в окошечке подсобки, достал флягу с водой и булку подсохшего хлеба. Они кое-как удовлетворили свои естественные потребности (жажду, голод), но спокойствия так и не почувствовали.
- Странно, но я опять слышу голоса, - пояснил своё беспокойство Стас. - Жуткие жёлтые напряжённости; я ощущаю как мои полушария и мозжечок лихорадит от этих слов. Возможно, для кого-то это норма вещей, но для меня - мозжедробилка.
На лекции в вузе Адольф Степанович Венгер, безбашенный старик с грязными оттенками глаз, вдалбливал нам, сонным и полуобморочным этими мучительными парами, что мир совсем не то, что мы видим глазами, слышим ушами и чувствуем обонянием. "Мир познаётся душой, а не импульсами от мозга, - твердил Венгер, посапывая. - Мир больше чем просто объект, он познаётся гениями, сходящими с ума". Тогда мне хотелось ржать во всё горло, а теперь я задумался. "Гении, сходящие с ума". Что такое гений? Может, это всякий больной человек, считавший от мира лишней информации? Она была столь неперевариваема, что мозг слетел с катушек.