Большей дозы пенсионеру не требовалось, и он благополучно засыпал на соседствующей с местом проведения митинга скамейке. Милиция его не трогала, почитая за некий непременный атрибут любой демонстрации, вроде хрипящего мегафона в руках у выступающего.
Иван поежился и поплотнее запахнул куртку.
В принципе делать ему здесь было нечего. Об истинном положении вещей в Югославии он знал лучше большинства собравшихся, ибо после окончания сербо-хорватского отделения филологического факультета семь лет посвятил изучению современной истории балканского конфликта. Также он прекрасно понимал, что митинг ни к чему не приведет, никто из сотрудников консульства даже не соизволит выйти на улицу, чтобы забрать приготовленное демонстрантами обращение к Президенту США. Давно установившимися правилами поведения за рубежом работникам диппредставительств Соединенных Штатов предписывалось не обращать внимания на вопли аборигенов и не реагировать ни на какие выступления. Особенно в отсталых славянских странах, должных, по мнению администрации «мирового полицейского», служить сырьевыми придатками к цивилизованному миру.
Вознесенский передернул плечами.
Косовская драма один в один повторяла трагедии в Хорватии и Боснии. Сербов убивали совершенно безнаказанно, а любой их протест приводил лишь к ужесточению санкций против них же самих. Мусульмане и католики резали православных десятками тысяч, повторяя преступления фашистов времен Второй мировой войны, организовывали гетто и концентрационные лагеря, применяли самые изощренные пытки, а «просвещенный» Запад аплодировал их успехам в деле построения независимых государств. Национальное и территориальное разделение постепенно сменялось разделением по вере — из православия упорно лепили язычество, из ислама — разновидность международного терроризма. Фанатики с обеих сторон убивали друг друга по указке миссионеров, чья деятельность оплачивалась из одного кармана.
Во время работы в университете Иван написал на эту тему десятки статей и брошюр, пытался донести до читателя всю глубину назревающей проблемы, делал прогнозы, которые непременно оправдывались через год-два. Без толку.
Его будто не слышали.
Или не хотели услышать. Занимались мелкими, но денежными делами.
Единственные, кто обратил внимание на его выступления в прессе, были американцы. Они добились увольнения Вознесенского с работы, скупили и уничтожили тираж его второй книги, несколько раз нанимали журналистов, обливавших Ивана грязью со страниц прозападных газетенок. Даже пытались инициировать медицинское освидетельствование, чтобы объявить его ненормальным. Последняя акция сорвалась случайно — «купленный» психиатр из районного диспансера, должный дать нужное заключение, попался на взятке, и тщательно спланированная операция не состоялась. Иван явился в диспансер именно в тот момент, когда доктора выводили из кабинета оперативники УБЭПа, сразу все понял и отправился в регистратуру. Вызывали-то его по телефону «для уточнения», поскольку якобы потерялся журнал с данными о выданных справках на оружие и водительские права. Журнал, естественно, оказался на месте…
Вознесенский прислонился к стволу дерева и еще раз осмотрел толпу. Все как на прошлых митингах. Часа через два демонстрация закончится.
Видеокамера, расположенная на уровне второго этажа консульства, повернулась вправо на тридцать градусов, и ее объектив нацелился на одинокую фигуру, стоящую чуть в стороне от основной массы митингующих.
Мэри Смит Джонс, начальник службы безопасности консульства, кивнула на монитор, и оператор увеличил лицо мужчины.
— Этот, — Мэри постучала по экрану пальцем. — Вы знаете, что делать.