Боргъ продолжалъ держать курсъ по направленію къ бую, между тѣмъ какъ призрачное судно упорно преслѣдовало его, держась все время въ нѣкоторомъ отдаленіи, едва вырисовываясь, похожее скорѣй на сгустившійся въ одномъ мѣстѣ туманъ.
Когда онъ доплылъ до мѣста, гдѣ вѣтеръ былъ сильнѣе, туманъ немного разсѣялся. Проходящіе сквозь него солнечные лучи серебрили гребни волнъ. Съ вѣтромъ призывы буя сдѣлались чаще. Весь залитый лучами солнца инспекторъ поплылъ къ мѣсту, гдѣ уже не было тумана, и полнымъ ходомъ направился къ бую.
Буй качался на волнахъ, ярко-красный, блестящій, влажный, какъ только что вынутое легкое съ вытянутой кверху черной дыхательной трубкой. Волна сжимала воздухъ, и буй ревѣлъ и, казалось, будто это море ревомъ привѣтствуетъ появленіе солнца. Опускаясь, онъ гремѣлъ цѣпью, и, когда волна падала и воздухъ съ шипѣніемъ входилъ внутрь, изъ глубины его каждый разъ вырывался ревъ, какъ будто изъ гигантской глотки утопающаго мастодонта.
Это было первое сильное впечатлѣніе, полученное имъ за этотъ мѣсяцъ, который цѣликомъ былъ заполненъ глупостями и ничтожными мелочами.
Инспекторъ пришелъ въ восхищеніе отъ человѣческаго генія, умудрившагося навѣсить эту погремушку хитрому волку — морю, чтобы оно само предупреждало своихъ беззащитныхъ жертвъ. Онъ позавидовалъ этому отшельнику, который былъ прикованъ среди моря къ подводной свалѣ и ревѣлъ день и ночь, соперничая съ вѣтромъ и моремъ, слышный на разстояніи многихъ миль. Онъ первый привѣтствовалъ чужеземца въ своей странѣ; онъ могъ повѣдать міру о его страданіяхъ, ибо всѣ его слышатъ.
Зрѣлище скоро скрылось. Полутьма сомкнулась снова, и лодка продолжала свой путь къ шхерѣ, гдѣ инспекторъ хотѣлъ отдохнуть. Онъ полчаса держался одного и того же направленія, пока, наконецъ, не услышалъ шума прибоя. Повернувъ лодку, онъ быстро скользнулъ въ бухту, гдѣ можно было причалить.
Это была самая крайняя шхера у выхода въ море. Она состояла изъ площади въ нѣсколько десятинъ краснаго гнейса, совершенно лишеннаго всякой растительности, кромѣ лишаевъ въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ скалы были несовсѣмъ сглажены плавучими льдинами. Здѣсь лишь гнѣздились стаи различныхъ породъ чаекъ. Чайки подняли тревогу, когда Боргъ присталъ съ своей лодкой къ берегу и сталъ взбираться на самую высшую точку шхеры. Тамъ Боргъ завернулся въ свое одѣяло и, найдя гладкую выбоину въ скалѣ, усѣлся въ ней, какъ въ удобномъ креслѣ.
На свободѣ, безъ зрителей и слушателей, Боргъ предался своимъ мыслямъ. Онъ исповѣдовался передъ самимъ собой, заглядывалъ въ глубины собственной души и прислушивался къ ея внутреннему голосу. Какихъ-нибудь два мѣсяца онъ провелъ въ общеніи съ другими людьми, и вотъ, по закону приспособленія, онъ успѣлъ растерять лучшую часть своего я. Онъ не протестовалъ во избѣжаніе ссоръ, пріучился соглашаться, чтобы избѣжать разрыва; словомъ, превратился въ безхарактернаго, покладистаго, свѣтскаго человѣка. Съ головой, вѣчно занятой пустяками, онъ привыкъ къ краткому, упрощенному разговору. Гамма его рѣчи растеряла всѣ свои полутоны. Его мысли попали на старыя избитыя колеи, которыя ведутъ къ мѣсту отправленія. Въ немъ снова закопошились старые негодные предразсудки о томъ, что надо уважать чужую вѣру, что каждый долженъ быть счастливъ на свой ладъ. Благодаря чисто салонной любезности, онъ попалъ въ роль волшебника и, въ концѣ-концовъ, посадилъ себѣ на шею опаснаго конкурента, который каждую минуту могъ оторвать отъ него единственную человѣческую душу, которую онъ хотѣлъ связать со своей.
Улыбка скользнула по его губамъ, когда онъ подумалъ, какъ руководилъ тѣми, кто разсчитывалъ его побѣдить. Невольно воскликнулъ онъ вполголоса: "Ахъ, вы, ослы!" И вздрогнулъ. Ему показалось, что кто-нибудь можетъ его услышать.
Потомъ онъ продолжалъ думать про себя. Они воображаютъ, что уловили его душу, въ дѣйствительности же, онъ уловилъ ихъ. Они вообразили, что онъ дѣлаетъ ихъ дѣла, а сами не понимаютъ, что, напротивъ, онъ ими пользуется для упражненія своихъ духовныхъ силъ.
Эти мысли, которыхъ онъ до сихъ поръ не рѣшался высказать, теперь родились какъ истинныя дѣти его души. Большія здоровыя дѣти, которыхъ онъ признавалъ своими! Что же онъ дѣлалъ, какъ не то, что они хотѣли дѣлать, но не могли? А эта молодая женщина, воображавшая, что нашла себѣ подходящую шарманку, — она и не подозрѣвала, что ей суждено было сдѣлаться резонаторомъ его души.
Вдругъ онъ вскочилъ, прервавъ нить своихъ мыслей. Сквозь туманъ ему явственно послышались шаги на скалѣ. Онъ подумалъ что это обманъ слуха, вызванный одиночествомъ и страхомъ передъ какой-нибудь неожиданностью, но все-таки спустился внизъ къ лодкѣ. Найдя все въ порядкѣ, онъ рѣшилъ обойти кругомъ всю шхеру, чтобы поискать лодку, которая должна здѣсь быть, если только на шхерѣ, кромѣ него, есть кто-нибудь другой. Идя все время вдоль берега, онъ скоро нашелъ въ ближайшей бухтѣ плоскую лодку, ту самую, которую онъ видѣлъ въ морѣ. Значитъ, рулевой, навѣрное, здѣсь, на шхерѣ.
Боргъ продолжалъ въ туманѣ свои поиски, не отходя далеко отъ бота, чтобы отрѣзать возможность отступленія. Крикнувъ нѣсколько разъ, онъ увидѣлъ, что ему придется уйти отъ лодокъ, чтобы настигнуть таинственнаго незнакомца. Онъ спустился къ лодкамъ и убралъ руль, чтобы сдѣлать бѣгство невозможнымъ. Потомъ онъ снова погрузился въ тьму тумана. Услышавъ шаги впереди себя, онъ направился въ эту сторону, но вдругъ шаги послышались совсѣмъ въ другомъ направленіи. Утомленный этой погоней и раздосадованный тщетными усиліями, инспекторъ рѣшилъ сразу покончить съ этимъ, такъ какъ ему вовсе не было охоты ожидать, пока разойдется туманъ.
Онъ крикнулъ, что было силы:
— Если тутъ есть кто-нибудь, отвѣчай, а не то буду стрѣлять.
— Ради Христа, не стрѣляйте! — раздался голосъ изъ тумана.
Инспектору показалось, что онъ гдѣ-то уже слышалъ этотъ голосъ, но очень давно, можетъ быть, въ юности. Когда онъ приблизился къ тому мѣсту, гдѣ стоялъ неизвѣстный, силуэтъ котораго теперь вырисовывался сѣрымъ пятномъ въ сѣромъ туманѣ, обликъ его пробудилъ въ немъ старыя воспоминанія. Согнутыя колѣни, не въ мѣру длинныя руки и косое лѣвое плечо напомнили ему одного изъ его школьныхъ товарищей по третьему классу низшей школы. Однако, когда изъ тумана вынырнула американская борода странствующаго проповѣдника, эти два образа уже не совпали и разошлись, и Боргъ увидѣлъ въ немъ лишь того человѣка, который тамъ на горѣ воспользовался Откровеніемъ Іоанна для объясненія явленій миража.
Снявъ шапку, съ испуганнымъ выраженіемъ лица, проповѣдникъ подошелъ къ инспектору, который почувствовалъ себя не совсѣмъ въ безопасности передъ этимъ ускользающимъ преслѣдователемъ, такъ какъ, въ дѣйствительности, не имѣлъ при себѣ никакого оружія для защиты. Чтобы скрыть свои опасенія, онъ спросилъ рѣзкимъ голосомъ:
— Почему вы отъ меня прячетесь?
— Я не прячусь. Сегодня такой туманъ, — отвѣтилъ проповѣдникъ мягко и заискивающе.
— А почему васъ не было видно у руля?
— Я не зналъ, что непремѣнно надо сидѣть у руля. Я сидѣлъ на другой сторонѣ, чтобы лодка лучше шла, и держалъ въ рукахъ канатъ отъ руля. На родинѣ у меня всѣ такъ дѣлаютъ.
Объясненіе было удовлетворительно, но все же не давало отвѣта на вопросъ, съ какой цѣлью онъ поѣхалъ сюда вслѣдъ за инспекторомъ. Послѣдній теперь ясно чувствовалъ, что между ними неизбѣжно должно произойти столкновеніе, потому что ихъ встрѣча, повидимому, не была случайной.
— Что вы здѣсь дѣлаете въ такой ранній часъ, — продолжалъ Боргъ.
— Знаете ли, какъ вамъ сказать? Иной разъ я, знаете ли, чувствую потребность остаться наединѣ съ самимъ собою.
Отвѣтъ нашелъ нѣкоторый откликъ у вопрошавшаго. А проповѣдникъ, замѣтивъ выраженіе сочувствія, промелькнувшее на лицѣ Борга, прибавилъ:
— А когда я ищу себя въ размышленіи и молитвѣ, то вмѣстѣ съ тѣмъ нахожу и своего Бога.
Эти слова звучали очень наивно. Боргъ не хотѣлъ обнаружить скрывавшейся въ нихъ ереси, сдѣлавъ прямой выводъ: Богъ это мое я, Онъ во мнѣ самомъ. Онъ чувствовалъ нѣкоторое уваженіе къ этому человѣку, который могъ быть одинъ со своей фикціей, т.-е. могъ быть одинокимъ.