— Господи, а теперь-то что?
Девушка глухо произнесла:
— Здесь только одна спальня, с одной кроватью. Понимаете, родители вывезли почти всю мебель.
Бетти заметила легкое смущение, промелькнувшее на лице Симона, и неожиданно для себя обнаружила скромного ранимого человека, скрывавшегося под маской развязного и легкомысленного типа. Гипнотизирующий взгляд черных глаз, устремленный на нее, заставил девушку покраснеть.
— Что значит «одна кровать»?
— То, что я сказала, — буркнула Элизабет. — Старинная кровать, принадлежавшая моим предкам. Она оказалась такой громоздкой, что родители решили оставить ее здесь. Я привезла с собой постельное белье, но только один комплект.
Возникла мучительная пауза.
— Понимаю, — наконец тихо произнес Симон. — Вы хотите сказать, ваша мама сочла возможным, чтобы вы разделили ложе с вашей родственницей.
— Мама растерялась, получив письмо, — стала оправдываться Бетти. — Не знала, что делать. Не было времени, чтобы связаться с вами и все объяснить.
— Так вот почему вы места себе не находили! Мысль о том, что вам придется провести ночь со мной в постели…
— Я не собираюсь спать с вами в одной кровати! — возмущенно вскрикнула девушка. Ее лицо пылало от гнева. — И потом, я действительно была несколько… обескуражена.
— Не стоит беспокоиться на мой счет, — невозмутимо заметил гость. — Вы не первая женщина, с которой мне предстоит разделить ложе.
Не зная, что и сказать, Элизабет ошалело уставилась на него. Мало того что ситуация идиотская, двусмысленная, так этот свалившийся как снег на голову родственничек еще и подтрунивает!
— Да, в этом я не сомневаюсь. Но в отличие от вас мне еще не приходилось спать с… — Она запнулась на полуслове, однако, судя по реакции Симона, сказала достаточно.
— Уж не собираетесь ли вы сообщить мне, что вы — девственница, а?
Бетти зарделась. Какая нелегкая потянула ее за язык? Уж лучше бы промолчала. Она хотела придумать что-нибудь, что могло бы поднять ее реноме, но одного взгляда на Симона было достаточно, чтобы убедиться в бесполезности затеи. Его черные, как южная ночь, глаза проникали в самое сердце и были своего рода ловушкой.
— Девственница, — задумчиво протянул он, внимательно присматриваясь к Бетти. — Вам, наверное, двадцать пять — двадцать шесть?
— Угадали. Двадцать пять.
— Вы очень привлекательны… Стройные ноги… — продолжил он, оценивающе разглядывая ее фигуру. — Свитер мешает сказать что-либо определенное о груди, но, по-моему…
Девушка чуть не задохнулась от возмущения, слушая эти сомнительные комплименты.
— Вы с чем-то не согласны? — изумленно поднял бровь Симон.
— Когда мне понадобится ваше мнение о моем теле, я дам вам знать!
— Не стоит принимать мои слова близко к сердцу. Просто любопытно, почему у такой симпатичной девушки нет любовника. Когда мне было столько же лет, сколько и вам…
Ему, вероятно, тридцать четыре — тридцать пять, но из-за сильного загара и легких морщинок у уголков глаз Бетти могла и ошибиться. Не было ни седины в черных как смоль волосах, ни очевидного излишка веса.
— У меня нет ни малейшего желания слушать о ваших любовных похождениях, — решительно заверила она.
— И что ж, ни одного мужчины в жизни? — гнул свое гость. — А сейчас…
Нет, это уже слишком.
— По правде говоря, у меня есть мужчина: я помолвлена. Видите ли, Бенджамин слишком уважает меня, чтобы… затащить в постель.
Услышав жизнерадостный смех, Элизабет обиженно замолчала. Красные пятна выступили на ее щеках.
— Уважает? — переспросил Симон. — Да у него, видно, избыток уважения. Что он за человек?
— Воспитанный, респектабельный, трудолюбивый, — с гордостью сообщила она. — И это не ваше дело.