– Мне – бутылку!
Старуха вела себя смело и даже дерзко потому, что в этом сквере ее знали почти все и она всех знала, но откликалась здесь не на Макарьевну, а на тетю Дусю, и пьянице, угрожающему ей, «вправляли» мозги: стакан в семь часов утра – вещь редкая и потому необыкновенно ценная. Пьющих и пьяных Макарьевна не любила – отвертывалась, когда стакан наполнялся и попадал в очередные руки.
Ловля пустых бутылок на стакан продолжалась часа два, потом наступало некоторое затишье, и Макарьевна торопилась к пивной, где за стеной лежала очередная порция ценного товара. Потом затишье Макарьевна использовала для того, чтобы обойти знакомые квартиры, где бывали бутылки, но их стеснялись сдавать. Потом… Надо сразу сказать, что весь день, вплоть до последних поездов метро, применяя различные методы и посещая прибыльные места, . старуха трудилась неутомимо. А в первом часу ночи, еще при работающем метро, появлялась на улице выцветшая зеленая машина, марки РАФ, которой управлял Сергеич. Он скупал оптом любые бутылки, но на две копейки дешевле, а тете Дусе делал и скидку: одиннадцать копеек за штуку. .Дешевле старуха не отдавала, а у Сергеича числилась самой богатой клиенткой: он скупал бутылки по всему огромному району.
Однажды старуха два дня подряд не явилась на свой участок, все решили, что она приболела, и ругали ее, что приходится пить «из горла». А в большой коммунальной Квартире стояли тишь и благодать, и так могло продолжаться долго, если бы фокстерьер первой квартиры не начал выть и лаять подле дверей четвертой комнаты. Вой был жуткий и скорбный, и вся квартира высыпала на собачий клич. Стали вспоминать, когда видели старуху в последний раз, и не вспомнили, и начали стучать в двери под непрекращающийся собачий вой. Никто не ответил, тогда пригласили участкового инспектора милиции и вскрыли квартиру.
Мертвая Макарьевна лежала почему-то не вдоль, а поперек дивана; постель, впрочем, не была расстеленной, а жиличка, судя по всему, еще не собиралась спать.
– Кто родственники, – спросил участковый инспектор. – Адреса, телефоны?
Какие там телефоны и адреса, когда никто не смог назвать и фамилию покойной? В документах мертвой старухи никаких адресов и телефонов тоже не было. Не обнаружили в квартире и такого места, в которое обычные старухи любят складывать бумажки «на память». Паспорт и только паспорт! В присутствии понятых тело перенесли на стол, закрыли простыней, и сразу после этого опытный участковый инспектор высказал предположение, что покойная чего-то хотела достать с другой стороны дивана, но не успела. Диван вскрыли, то есть перевернули матрац: под пружинами лежали три сберегательные книжки – две совсем новенькие, а одна старая и засаленная.
В засаленной книжке, принадлежащей мужу умершей, было шестнадцать тысяч рублей, а в остальных двух ровно по пяти. Наличных денег при покойной оказалось восемь рублей с копейками, а очередной взнос – сто рублей – был сделан четыре дня назад, отчего сумма «стала круглой».
Все кончилось бы тихими и незаметными похоронами без слез и причитаний, если бы в самый разгар событий в квартире не появилась та дворничиха, которой оставляла «на догляд» бутылки Макарьевна и с которой имела продолжительные беседы. Дворничиха без удивления сказала:
– Ну, я так и поняла… Надо сообщить дочери, у меня и телефончик имеется…
Часа через два у изголовья умершей собрались дочь, внук – мужчина средних лет – и внучка с девочкой лет шести. Это была правнучка Макарьевны. Дочь Вера беззвучно плакала. Дворничиха сказала:
– Господи, а ведь жила-то как! Утром чаек, в обед порция госпельменей, вечером обратно чаек, – и вдруг заголосила по-бабьему, но никто дворничиху не поддержал, и опять стало тихо в четвертой комнате.