Так он узнал, что справа выведено из строя противотанковое орудие, что в роте не осталось ни одного командира взвода и их обязанности выполняют сержанты.
Очередная атака гитлеровцев началась артиллерийской подготовкой. От грохота разрывов содрогалась земля. Над высотой плыл густой едкий дым, взметались комья глины, на разные голоса пели осколки.
Сзади, из района огневых позиций дивизионной артиллерии, донеслись слабые, приглушенные расстоянием хлопки выстрелов, и через несколько секунд над высотой, вспарывая тугой, насыщенный влагой воздух, понеслись снаряды. Огонь противника ослабел, но, несмотря на это, рота все же понесла потери. Едва Чемодуров заменил у пулемета раненного в голову Горенко, как прибежавший связной передал приказ командира роты переместиться на его, Ковалева, наблюдательный пункт. «Там пулемет вдребезги!» — добавил связной и повернул назад.
Лежа за пулеметом на новой позиции, Чемодуров не отрывал взгляда от почерневшего с запекшимися губами лица старшего лейтенанта, ожидая команды. И вдруг он услышал назойливый, ноющий звук падающей мины. Взрывная волна гулко ударила в уши, стиснула грудную клетку. От едкого, густого дыма, набившегося в рот и нос, Чемодуров поперхнулся. А когда дым рассеялся, старший сержант приподнялся, потом сел, очумело крутя головой, словно пытаясь вытряхнуть из ушей звенящий на одной ноте звук. Рядом с собой он увидел окровавленную фуражку командира. Самого же Ковалева не было. Глядя на фуражку и выплевывая хрустящую на зубах землю, Чемодуров подумал о том, что комроты любит щегольнуть и, несмотря на то, что все уже носят шапки-ушанки, остается в фуражке. От этой мысли его внезапно оторвал чей-то истошный, пронзительный бабий крик: «Уби-и-ли! Командира уби-и-ли!» Чемодуров огляделся. Затем вскочил, рванулся к низкорослому, рыжему солдатику, схватил за шиворот и, встряхивая, ненавидящими глазами уставился в его лицо. «А впрямь что-то в нем бабье!» — про себя подумал Чемодуров и громко, так, чтобы его слышали все окружающие, раздельно сказал:
— Ммолча-ать! Па-ни-ку сеять! Расс-тре-ляю! Понял?
Солдат, испуганно вытаращив глаза, осел, и старший сержант, разжав пальцы, брезгливо отер руку о полу шинели. Он еще не знал, что будет делать в следующую минуту, но этот хотя и единичный и даже, может быть, неосознанный голос паники заставил мысль работать быстрее и четче. Гитлеровцы снова шли в атаку, а между тем бойцы роты по одному и по двое подходили к наблюдательному пункту, покидая свои места в траншеях. Щемящее, тоскливое предчувствие беды с небывалой силой сжало сердце Чемодурова. Еще несколько минут, и может произойти непоправимое: гитлеровцы воспользуются замешательством и… высота будет сдана. Нужно действовать…
Из воронки, где расположилась ротная радиостанция, послышался растерянный голос радиста. Полковник требовал командира роты. И старший сержант Чемодуров принял на себя командование.
Так состоялся непродолжительный разговор Чемодурова с командиром полка, прерванный внезапно разорвавшимся снарядом, разбившим радиостанцию. Этим снарядом был ранен и Чемодуров. Осколок застрял где-то в плече, повыше ключицы, но старший сержант, воодушевленный приказом командира полка, не чувствовал боли. Он стремительно выбежал из воронки, на ходу сбросил с головы шапку и, подхватив с земли фуражку Ковалева, надел ее на себя. Затем выпрямился во весь рост и, подняв руку, охрипшим голосом властно и протяжно закричал:
— По места-ам! Приготовиться к отражению атаки! — И уже потише прибавил: — Слыхали? Командир полка приказал держаться, шлет подмогу. Справа и слева наши наступают, поэтому высоту нам сдавать никак нельзя. Ключевая позиция!
3
В одной из атак, когда Чемодуров вел роту в рукопашную схватку, его ранило в обе ноги осколками близко разорвавшейся гранаты. Но ничто не могло сломить решимости старшего сержанта отстоять высоту. Полулежа за бруствером траншеи, он продолжал руководить боем.
Атаки противника теперь начинались без предварительной артиллерийской подготовки: по-видимому, гитлеровцы не хотели вызывать ответного огня советской артиллерии. Силы роты заметно таяли. Остался только один станковый пулемет, который Чемодуров расположил поближе к себе, и совсем мало гранат. Было много раненых. Старший сержант приказал им собрать все патроны и набивать ленты. На флангах гитлеровцам удалось ворваться в траншею и потеснить роту к центру. Чтобы затруднить дальнейшее распространение противника, Чемодуров дал указание перекопать траншеи.
Солдаты видели разумность принятых мер и прониклись уважением к новому командиру. Его распорядительность вселяла в них надежду на успешный исход боя. Они быстро и четко повторяли и немедленно выполняли приказы Чемодурова, оберегали его в бою.
В свою очередь рвение и расторопность солдат, их внимание к его действиям давали Чсмодурову новые силы.
В минуты передышки Чемодуров снова и снова возвращался к тревожащей мысли: продержатся ли? Он уже дважды посылал солдат в штаб полка, но ни один из них не вернулся. А между тем держаться становилось все труднее и труднее…
— Идут! Товарищ командир! Пошли!
Это сказал тот самый рыжий солдат с бабьим лицом, который чуть было не наделал паники. Чемодуров специально оставил его подле себя, чтобы держать под наблюдением. Но солдат уже успел показать себя в бою так, что казалось странным его недавнее поведение.
Чемодуров приподнял голову. Без выстрела, в томящем молчании, тремя неровными цепями шли гитлеровцы на новый штурм. Старший сержант решил подпустить их как можно ближе.
Медленно течет время. Все ближе враг. Но высота молчит. По тому, как оглядываются по сторонам вражеские солдаты, как неровен, нерешителен стал их шаг, видно, что они нервничают. «Это хорошо, — отмечает про себя Чемодуров. — Еще полминуты, минута, и можно открывать огонь». Чемодуров посмотрел налево, ободряюще кивнул бойцу с ручным пулеметом, потом повернулся направо. Но что это? Наводчик у «максима» лихорадочно возится с замком.
Чемодуров хотел броситься к пулемету, но страшная боль в ногах ударила в поясницу, помутила сознание. Тогда он приказал поднести себя к пулемету. Выхватив из рук наводчика замок, он стал быстро его осматривать.
— 3-заело! — дрожащим голосом бормотал наводчик. Но Чемодуров не обращал на него внимания. «Неужели?.. — думал он. — Ведь сотни раз разбирал и собирал замок, поправлял десятки повреждений! А теперь? Неужели?»
Шли секунды. И шли вражеские цепи. Уже видны были лица солдат, тускло поблескивающие витые погоны у офицера, идущего впереди.
Часто отрывая взгляд от затвора, Чемодуров посматривал на цепи.
Надо было торопиться, надо было во что бы то ни стало устранить неисправность. «Но успею ли?» — Чемодуров еще раз прикинул расстояние и с ужасом подумал, что не успеет. «Что делать? Что же делать? Нужно выиграть несколько секунд. Всего несколько секунд! Но как? Ага!»
— Передайте по цепи! Всем кричать «ура». Громче, по-русски!
И хитрость удалась. Гитлеровцы опешили, на секунду остановились. Офицер с калачиками погон на узких плечах неуместно крикнул:
— Рус! Сдавайс!
Но время было выиграно. Чемодуров вставил замок, приник к пулемету и полоснул очередью по гитлеровцам. Офицер упал. Вслед за ним стали падать в цепи солдаты.
Не переставая стрелять, чувствуя дрожь в руках от отдачи, Чемодуров поймал себя на мысли, что «ура», дружно начатое бойцами, не смолкает и не только не смолкает, но ширится, растет, звучит все громче и громче. Показалось? Чемодуров обернулся.
В стремительном рывке, с развевающимися полами шинелей, с винтовками и автоматами наперевес бежали солдаты. Их было много. Очень много. Не задерживаясь, они перемахивали через траншею, там к ним присоединялись бойцы Чемодурова, и бежали дальше на повернувшие вспять гитлеровские цепи. Перестав стрелять, Чемодуров, как зачарованный, смотрел вперед. По его щеке, дрожа, медленно сползала крупная слеза.
— Где командир роты? — вдруг услышал он звонкий, властный голос и увидел склоненное над собой лицо капитана.