С некоторым трудом - поскольку был произведен в капралы только утром, и лица еще непрочно закрепились в памяти - Уильям назначил место встречи четырем своим компаньонам и отправил их вверх по берегу, к песчаным дюнам, густо поросшим жесткой как проволока травой.
Стояла жара, им всем было душно в тяжелой форме, при полной экипировке - и он отпустил своих людей передохнуть, глотнуть воды или пивка в войсковых лавках, съесть по кусочку сыра и печенья.
В ближайшее время они уже выйдут в поход.
Но куда? Вот был вопрос, терзавший его в данный момент.
Поспешное совещание сотрудников ставки в ночь перед этим - первым в его жизни! - наступлением, подтвердило основы плана вторжения.
С залива Грейвсенд половина армии пойдет внутрь страны, постепенно сворачивая к северу, на Бруклин-Хайтс, где, как считалось, закрепились основные силы повстанцев. Остальная часть войск растянется вдоль берега, на Монтаук, образуя линию обороны, которая, по мере необходимости, могла бы передвигаться внутрь, через Лонг-Айленд, заставляя повстанцев отступать назад, в ловушку.
Уильяму хотелось - с силой и страстью, скручивавшей ему позвоночник узлом - быть при нападении в авангарде.
На самом деле он знал, что это маловероятно. Он был совершенно незнаком со своими войсками, и отнюдь не впечатлен их наружностью. Ни один здравомыслящий командир не поставил бы такие роты на переднюю линию - разве только они должны были послужить в качестве пушечного мяса.
Эта мысль остановила его на мгновение - но лишь на мгновение.
Хоу отнюдь не был "расточителем мужчин"; он слыл человеком осторожным, иногда это даже приводило к ошибкам. Отец его об этом предупреждал. Однако лорд Джон при этом не упомянул, что именно это соображение стало главной причиной его согласия на присоединение Уильяма к штабу Хоу - но Уильям и так это знал.
Его это ничуть не заботило; он уже подсчитал, что шансы самому увидеть значительные события у него по-прежнему были гораздо лучше с Хоу, чем если бы он продолжал барахтаться в болотах Северной Каролины с сэром Питером Пэкером.
И все-таки...
Он медленно повернулся, огляделся по сторонам. Море казалось ему сплошной массой из английских кораблей, земля перед ним кишела солдатами.
Полный впечатлений от увиденного, он никогда бы не признал этого вслух - но здесь шансов у него явно было "под завязку."
Он понял, что стоит, затаив дыхание - и сознательно, очень осторожно перевел дух...
Приплывшая сюда на опасных плоскодонных баржах, на берег выгружалась артиллерия, сопровождаемая толпой бранящихся солдат.
Передки орудий, зарядные ящики, тягловые лошади и волы, необходимые, чтобы их перетаскивать, выплескивались на берег взбудораженным, забрызганным песком и грязью стадом, ржавшим и мычавшим в знак протеста; их выгружали на берег немного южнее.
И это была самая большая армия, какую он когда-нибудь видел.
"Сэр, сэр!" Он посмотрел вниз, и увидел коротенького, с пухлыми щеками, парнишку-рядового, пожалуй, не старше, чем сам Уильям, очень встревоженного.
"Да?"
"Ваш эспонтон, сэр. И - ваш конь прибыл,"- добавил рядовой, указывая на стройную, светло-гнедой масти лошадь, чьи поводья он держал в руках. "Комплимент от капитана Грисволда, сэр."
Уильям взял у него эспонтон, легкую полупику семи футов длиной; ее стальной полированный наконечник тускло поблескивал под этим облачным небом - и вместе с ее тяжестью почувствовал в руках острую, нервную дрожь.
"Благодарю вас. А вы...?"
"Ох. Перкинс, сэр!" Салютуя, рядовой поспешно ударил себя костяшками пальцев в лоб. "Третья рота, сэр; Хакеры, так они нас называют."
"Неужели? Что ж, мы надеемся предоставить вам немало возможностей, чтобы оправдать ваше имя."
Перкинс смотрел на него бессмысленно .
"Спасибо, Перкинс,"- Уильям знаком показал солдату, что тот свободен.
Он взял лошадь под уздцы; радость вскипала в его сердце.
Это была самая огромная армия, какую он когда-либо видел. И он был ее частью.
ЕМУ ПОВЕЗЛО больше, чем он думал, больше, чем вообще могло повезти - хотя и не так, как он надеялся.
Его роты должны были идти во второй волне наступающих, после двигающихся в авангарде пехотинцев и под охраной артиллерии.
Это еще не гарантировало участия в боевых действиях, но, тем не менее, давало ему хороший шанс - если американцы окажутся хоть в половину такими бойцами, какими слыли.
Было уже за полдень, когда он поднял свой эспонтон в воздух и закричал: "Шагом марш!"
Давно назревающая гроза наконец разразилась брызгами дождя, принеся долгожданное облегчение от жары.
***
ЗА БЕРЕГОМ бахрома леса сменилась широкой красивой равниной.
Перед ними лежали волнующиеся травы, пестрея полевыми цветами, неожиданно яркими в этом тусклом, дождливом освещении. Далеко впереди он заметил взлетающих из травы птиц - голубей? или перепелов? отсюда было слишком далеко, чтобы рассмотреть - те стайками взмывали в воздух, несмотря на дождь, по мере того, как марширующие солдаты поднимали их с насиженных мест.
Его роты шли недалеко от центра, на линии наступления, стройной колонной змеясь позади него - и он мысленно возблагодарил генералу Хоу.
Как младший офицер ставки, он имел право перевестись в курьерскую службу - мотался бы сейчас туда-сюда между ротами в поле, передавал приказы из штаб-квартиры Хоу, да разносил по командным пунктам пакеты от двух других генералов, сэра Генри Клинтона и лорда Корнуоллиса.
Но, учитывая позднее прибытие, он не знал здесь ни офицеров, ни расположения армейских частей, и был в полном неведении относительно того, кто тут был кем - не говоря уж о том, кто и где обязан находиться на каждом этапе похода.
В качестве гонца он был бы совершенно бесполезен.
Однако генерал Хоу, улучив момент в суматохе предстоящего набега, не только приветствовал его с большой любезностью, но и предложил ему на выбор: сопровождать капитана Грисволда, исправляя службу по усмотрению капитана - либо взять под свою команду несколько рот, осиротевших с потерей собственного лейтенанта, недавно слегшего в лихорадке.
Он ухватился за этот шанс - и теперь гордо сидел в седле, с пикой-эспонтоном в ременной петле, готовый вести людей в бой.
Тут он слегка переместился в седле, наслаждаясь ощущением новенького красной шерсти мундира на плечах, аккуратностью волос, собранных на шее в косичку, жесткостью кожи на кантах высокого, подпирающего горло воротника и легкостью собственного офицерского горжета, этого крошечного серебряного воспоминания о старинных римских доспехах.
Формы он не надевал уже почти два месяца - но, даже промокший под дождем до нитки, свое к ней возвращение ощущал, как некий славный апофеоз.
Рядом с ними скакала рота легкой кавалерии; он услышал крик их офицера и увидел, как они выдвинулись вперед и свернули к дальней рощице. Неужели что-то заметили?
Но нет. Огромное облако черных дроздов взметнулось над рощей, галдя так неистово, что многие лошади иcпугалиcь и занервничали.
Тем временем конные солдаты методично опустошали рощу, с саблями наголо лавируя между деревьев и срубая ветви - но только для вида. Если раньше кто там и прятался, так они давно ушли - и кавалеристы, подстегивая друг друга бравыми выкриками и лихим свистом, поскакали обратно, дабы вновь присоединиться к наступающим.
Он снова расслабился в седле и выпустил крепко сжатую рукоять своего эспонтона.
Нет, американцев в поле зрения не было - да и не могло быть.
В своем "разведывательном" путешествии он видел и слышал достаточно, и знал, что лишь настоящие Континенталы сражаются организованным порядком. Он видел учения милиции на сельских площадях, делил кров и пищу с мужчинами, принадлежавших к таким ополченцам. Никто из них не был солдатом; он наблюдал за ними в учебных группах - они были забавны, неуклюжи, едва умели ходить строем, не говоря уж о гусином шаге - зато почти все были искусными охотниками, и он повидал слишком многих, бивших диких гусей и индеек с одного выстрела, влёт, чтобы разделять общее презрение к ним большинства британских солдат.