Лейел Фоска сидел перед дисплеем, проглядывая научные статьи, опубликованные в последнее время.
Голограмма двух первых страниц текста зависла у него перед глазами. Размером дисплей был побольше, чем у большинства людей. Неудивительно, с годами зрение у Лейела ослабело. Дочитывая вторую страницу, он не нажимал на клавишу «Страницы», которая вызывала на дисплей третью и четвертую страницы. Он вдавливал в панель клавишу "Следующая".
Две страницы, прочитанные им, отступили на сантиметр, присоединившись к дюжине уже забракованных статей. А перед ними, сопровождаемая мелодичным звонком, появилась новая пара страниц.
Дит оторвалась от тарелки: с новыми материалами Лейел знакомился за завтраком.
— Двух страниц хватает тебе, чтобы приговорить бедолагу автора к мусорной корзине?
— Я приговариваю его к забвению, — радостно ответил Лейел. — Нет, я приговариваю его к аду.
— Что? Неужели на старости лет ты решил вновь обратиться к религии?
— Я создаю новую. Рая в ней не будет, зато найдется ужасный, бесконечный ад для молодых ученых, которые думают, что смогут повысить свой авторитет, критикуя мои работы.
— А, так ты создаешь теологию, — кивнула Дит. — Твои работы — святое писание, любая критика — ересь.
— Я приветствую разумную критику. Но этот молодой амбициозный профессор из… ну, конечно, из университета Минуса.
— Старый добрый университет Минуса!
— Он думает, что может доказать мою несостоятельность, растереть меня в пыль, но цитирует-то он лишь работы, опубликованные в последнюю тысячу лет.
— Принцип Тысячелетней глубины цитирования по-прежнему считается…
— Принцип тысячелетней глубины цитирования есть признание современных ученых в том, что свое время они предпочитают тратить не на исследования, а на академическую политику. Тридцать лет тому назад я камня на камне не оставил от принципа тысячелетнего цитирования. Я доказал, что…
— Этот принцип неверный и устаревший. Но, дорогой мой, драгоценнейший Лейел, ты доказал это, потратив немалую часть бессчетного богатства дома Фоски на поиски недостижимых ранее и всеми забытых архивов по всей Империи.
— Всеми забытых и гибнущих. Половину мне пришлось восстанавливать.
— Та сумма, которую ты потратил на поиск планеты Нуль, где зародилось человечество, равна тысяче годовых бюджетов университетских библиотек.
— Но, как только я потратил эти деньги, архивы стали открытыми для всех. Они открыты уже три десятилетия. Серьезные ученые пользуются ими, потому что одной тысячи лет явно недостаточно, если хочешь докопаться до сути. А большинство копается в экскрементах крыс, пожравших слонов, в надежде найти слоновую кость.
— Какой яркий образ. Мой завтрак сразу стал куда вкуснее, — Дит сбросила поднос в утилизационный паз, пристально посмотрела на Лейела. Что тебя гложет? Обычно ты зачитывал мне длинные цитаты из их глупых статей, и мы вместе смеялись над их жалкими потугами. А в последнее время ты только исходишь злобой.
Лейел вздохнул.
— Может, причина в том, что когда-то я мечтал изменить Галактику, а теперь каждый день почта приносит мне доказательства того, что Галактика отказывается меняться.
— Ерунда. Гэри Селдон предсказал, что империя вот-вот рухнет.
Вот оно. Она первой упомянула Селдона. И хотя обычно ей хватало такта не говорить о том, что его тревожило, а теперь она намекала, что причина его плохого настроения — отсутствие ответа Гэри Селдона. Она, конечно, права, Лейел не стал бы этого отрицать. Его раздражало, что Гэри так тянет с ответом. Лейел ожидал, что он позвонит, как только получит его заявку.
В тот же день. В крайнем случае, в течение недели. Но он не собирался признаваться жене в том, что задержка ответа выводит его из себя.
— Империя погибнет именно потому, что отчаянно сопротивляется переменам. Что к этому добавить?
— Что ж, я надеюсь, ты проведешь приятное утро, возмущаясь глупостью всех, кто ищет истоки происхождения человечества. Ты же у нас — исключение из правил.
— Почему именно сегодня ты прицепилась к моему тщеславию? Я никогда не страдал его отсутствием.
— И правильно, здоровое тщеславие еще никому не вредило.
— По крайней мере, я старался соответствовать своему мнению о себе. Достаточно высокому, должен тебе сказать.
— Это пустяки. Ты даже соответствуешь моему мнению о тебе, — Дит поцеловала его в лысинку на макушке и уплыла в ванную. Лейел же сосредоточился на двух страницах очередной статьи, появившихся на дисплее.
Фамилия автора ему ничего не сказала. Он готовился к встрече с вычурными словами и полным отсутствием мысли, но, к полному изумлению Лейела, статья его заинтересовала. Эта женщина обратилась к исследованиям приматов — настолько забытой области науки, что за последние тысячу лет об этом не написали ни одной статьи. То есть он сразу понял, что имеет дело с ученым своего круга. Женщина даже упомянула, что в своей работе использовала архивы, открытые Исследовательским фондом Фоски. Лейел всегда благоволил к тем, кто помнит добро.
Из статьи следовало, что эта женщина, доктор Торен Маголиссьян, взяла за отправную точку одну из идей, выдвинутых Лейелом: нужно искать принципы происхождения человечества, вместо того чтобы тратить время на поиски одной планеты. Она нашла интересные материалы, написанные три тысячи лет тому назад. Базировались они на исследованиях горилл и шимпанзе, которые провели семью тысячелетиями раньше. В этих материалах имелась ссылка на отчет об исходных исследованиях таких древних, что проводились они еще до образования Империи. Но таких старых отчетов обнаружить еще не удалось. Скорее всего, их уже не существовало. Тексты, к которым пять тысяч лет не прикасалась рука человека, восстанавливались с огромным трудом. Тексты старше восьми тысяч лет не подлежали восстановлению. Трагичность ситуации заключалась в том, что многие эти материалы «хранились» в библиотеках и в них никто никогда не заглядывал, не говоря уже о реконструкции или копировании.
Во многих архивах не осталось ни строчки читаемого текста. Зато каталоги сохранялись в идеальном состоянии, поэтому любой желающий мог точно узнать, чего именно лишилось человечество.
Ладно, не будем о грустном, подумал Лейел.
Итак, статья Маголиссьян. Что удивило Лейела, так это ее вывод о том, что мозг приматов обладал врожденной способностью к языкам. И хотя приматы не могли разговаривать, их обучали элементам речи, таким, как простые существительные и глаголы, а сами приматы составляли предложения, которые в их присутствии не произносились. Это означало, что процесс создания языка не являлся исключительно прерогативой человека, а потому не мог считаться определяющим фактором создания человеческой общности.
Торен Маголиссьян высказала очень смелую гипотезу. Из нее следовало, что различие между людьми и нелюдьми, точка отсчета, с которой начался род человеческий, исток, положивший начало цивилизации, появились позже зачатков языка. Разумеется, эта гипотеза опровергала выводы Лейела, сделанные им в одной из ранних работ. Он писал: "…поскольку язык отделяет человека от животного, историки-лингвисты могут указать дорогу к истокам человечества…" Но такие опровержения он только приветствовал. Жаль только, что он не мог показать статью Маголиссьян этому профессору из университета Минуса. "Видишь, — сказал бы он ему. — Вот как это делается. Поставь под сомнение мои предположения, а не выводы, и привлеки для этого вновь открывшиеся доказательства, вместо того чтобы пытаться выдавать за новое хорошо известное старое. Разгони темноту лучом света вместо того, чтобы толочь воду в ступе".
Прежде чем он продолжил чтение, домашний компьютер сообщил ему, что у двери квартиры кто-то стоит: по нижней части дисплея потянулось бегущая строка. Лейел вывел ее на середину дисплея, увеличил в размере. В какой уж раз пожалел о том, что за десять тысяч лет существования Империи никто так и не изобрел компьютер, умеющий говорить.