Я прокрутил в памяти обрывки воспоминаний о событиях прошлой ночи. Вроде бы ничего необычного; что касается Оккинга, он явно решил поставить меня на место, но это обычные штучки легавых: «Слушай, то, что произошло, — дело полиции, и мы не хотим, чтобы ты совал нос куда не следует; прошлой ночью у тебя наклевывалась работа, но все полетело к чертям, так что спасибо, в твоих услугах больше никто не нуждается». Я слышал такое от лейтенанта раз сто. Почему же сегодня мне кажется, что там есть какая-то гниль?
Я покачал головой. Если дело нечисто, когда-нибудь обязательно докопаюсь до истины. Я загнал неприятные мысли в самый дальний уголок мозга. Пусть полежат там немножко, а потом либо испарятся, либо сконденсируются в ясный, четкий перечень фактов, который можно использовать. А сейчас не желаю ни о чем беспокоиться. Хочу, чтобы ничто не мешало мне наслаждаться ощущением собственной силы, уверенности, разлившейся по телу теплотой, — всем, что дают наркотики. Позже, когда их действие закончится, придется заплатить за блаженство постнаркотическим «похмельем», так что, пока не поздно, надо получить максимум удовольствия за потраченные денежки.
Минут через десять, когда я уже подходил к кредитным автоматам, расположенным на улице, снова зазвонил телефон. Я снял его с пояса.
— Да?
— Марид? Это Никки.
Никки — полоумный обрезок, шлюха, работающая на одного из шакалов Фридландер-Бея. Год назад мы с ней довольно близко сошлись, но уж слишком много хлопот она доставляла. Когда ты с Никки, приходится все время следить, чтобы она не перебрала выпивки или пилюлек. Одна таблетка сверх нормы, и девочка становится бешеной и совершенно неуправляемой. Каждый раз, когда мы отправлялись куда-нибудь, дело заканчивалось потасовкой. До того как Никки подверглась модификации, она, судя по всему, была высоким, мускулистым парнем, намного сильней меня. Даже после изменения пола в драке ее не удержать. Пытаться отнять у нее несчастного, которого она заподозрила в намерении оскорбить ее честь и достоинство, — тяжелое испытание, а процедура успокоения и доставки домой отнимает последние силы. В конце концов я решил, что Никки здорово нравится мне трезвой, но все ее достоинства просто-напросто не окупают мучений, которые приходится терпеть из-за нее в остальное время. Мы встречаемся иногда, говорим друг-другу «здрасте», болтаем, но я больше не хочу бессмысленных пьяных боев без правил, с воплями и визгом.
— А, Никки. Что хорошего скажешь?
— Марид, милый, мы можем сегодня встретиться? Мне очень нужна твоя помощь.
Ну вот, начинается! — Да, конечно. А что стряслось?
Несколько секунд она молчала, обдумывая, как лучше сформулировать свою проблему.
— Я хочу уйти от Абдуллы. — Так звали одного из доверенных людей Фридландер-Бея. Абдулла держал на поводке около дюжины девочек и мальчиков, рассредоточенных по всему Будайину.
— Не вижу никаких трудностей.
Время от времени мне приходилось подрабатывать таким образом, обогащаясь на киам-другой. У меня сложились неплохие отношения с Беем (мы, жители квартала, зовем его «Папа»). Фридландер-Бей был фактическим хозяином Будайина, да и остальную часть города вполне мог засунуть в карман. Я всегда держал слово, что в глазах такого человека, как Бей, уже неплохая рекомендация. Наш Папа — что-то вроде старейшины. Ходили слухи, что ему ни много ни мало две сотни лет, и иногда я верил в это. Бей отличался старомодными взглядами на то, что такое честь и верность, и как нужно заниматься бизнесом. Он раздавал награды и карал по собственному усмотрению, словно живое воплощение древних представлений о Всемогущем. Папе принадлежало множество ночных клубов, публичных домов и харчевен в Будайине, но он не душил здоровую конкуренцию. Если кто-нибудь желал попытать счастья и открывал свою лавочку рядом с его заведением, Бей не имел ничего против. Наш босс придерживался простого принципа: «ты не трогаешь меня — я не трогаю тебя», однако предлагал очень соблазнительные условия сотрудничества, и в результате великое множество самостоятельных хозяев становились его людьми, потому что никогда не смогли бы в одиночку добиться того, что получали из его рук. У них просто не имелось нужных связей. А Папа олицетворял это понятие.
Главный девиз Будайина — «бизнес есть бизнес». То, что вредит интересам независимых дельцов, в конечном итоге бьет и по Фридландер-Бею. Наш квартал хорошее место, добычи хватает каждому, но все могло обернуться иначе, принадлежи Папа к ненасытному типу людей, завидующих чужой удаче. Однажды он признался мне, что когда-то испытывал подобную ревность, но, прожив сто пятьдесят (или сто шестьдесят) лет, осознал, что больше не способен ощущать радость обладания. Наверное, это самая грустная вещь, которую мне когда-нибудь приходилось слышать.
Никки облегченно вздохнула. — Спасибо, Марид. Ты знаешь, где я сейчас живу?
Я уже давно перестал следить за ее перемещениями. — Нет. Где?
— Я решила пока зависнуть у Тамико.
Отлично, мне опять везет, подумал я грустно. Тамико — одна из «сестер Черной Вдовы».
— Дом на Тринадцатой улице?
— Ага.
— Тогда найду. Если приду, ну, скажем, в два, устроит?
Никки замялась:
— А ты не можешь пораньше… в час? У меня намечаются еще кое-какие дела.
Это уже наглость, но сейчас я чувствовал себя щедрым, сильным и снисходительным. Наверное, из-за голубых треугольничков. Ради старой дружбы я решил уважить ее.
— Ладно. Подойду к часу, иншалла.
— Ты лапочка, Марид. Салам . — Гудок.
Я прицепил телефон к поясу. В тот момент я даже представить не мог, что влезаю в дело, из которого не сумею выбраться. Так всегда бывает: ничего не чувствуешь, пока не увязнешь по уши.
3
Я отыскал нужное здание на Тринадцатой улице только без пятнадцати час. Тамико (уменьшительно-ласкательное — Тами) обитала в старом двухэтажном особняке, теперь разгороженном на отдельные квартиры. Я бросил взгляд на ее балкон, нависавший над улицей. Железные перила высотой до пояса, по углам — увитые плющом кружевные чугунные колонны, которые доставали до самой крыши. Из открытого окна доносились звуки ужасной синтезированной музыки в стиле кото. А сопровождавшие электронную мелодию душераздирающе-визгливые вопли в стиле мартовских котов каждый раз заставляли меня инстинктивно вздрагивать. То ли голос тоже был синтезирован, то ли пела сама хозяйка квартиры. Кажется, я упоминал, что Никки немного чокнутая? Так вот, по сравнению с Тами, она — ласковый плюшевый зайчик. Тамико заменила одну из слюнных желез пластиковым контейнером, наполненным каким-то сильнодействующим токсином. Пластиковая трубочка выводила его в искусственный зуб. Яд совершенно безвреден при глотании, но, попадая в кровь, вызывает страшную смерть. Тамико могла пустить в ход свой убийственный зуб при малейшей необходимости — или просто когда ей взбредет в голову. Вот почему Тами и ее подружек прозвали Сестрами Черной Вдовы.
Я нажал на кнопку рядом с ее именем — безрезультатно. Постучал по вставленному в дверь небольшому окошечку из толстого плексигласа. В конце концов, вышел на улицу и начал орать. Из окна высунулась белокурая головка.
— Сейчас спущусь, — крикнула Никки. Музыка кото заглушала все на свете. Ни разу не встречал никого, кроме Никки, кто способен вынести эту какофонию. Тами не в счет, она абсолютная психопатка.
Дверь приоткрылась, выглянула моя бывшая подружка. У нее был довольно бледный вид.
— Послушай, — сказала она нервно, — Тами сегодня не в своей тарелке. К тому же, поддала немного. Веди себя осторожно, чтобы не завести ее, ладно?
В конце концов, стоит ли так мучиться ради Никки и ее сотни киамов, подумал я. Мне ведь в принципе сейчас не особенно нужны деньги. Но обещание есть обещание: я кивнул и зашагал за ней вверх по лестнице.
Тами раскинулась на пестро расшитых подушках, уткнувшись лицом в один из динамиков. На улице доносившийся из окна рокот показался мне оглушительным, но только сейчас я понял истинное значение этого слова. Музыка, наверное, билась в висках у хозяйки квартиры, словно самая ужасная в мире мигрень, но в душе ее, кажется, царила гармония. Очевидно, звуки пульсировали в такт с веселой пляской наркотиков внутри Тамико: она зажмурила глаза и медленно покачивала головой. Лицо одной из Черных Вдов было густо набелено, как у гейши, но губы и веки — иссиня-черные. Тамико-сан выглядела сейчас, как мстительный дух, персонаж театра Кабуки.