В один из солнечных осенних дней 1861 года у обочины дороги на западе штата Виргиния в тени благородного лавра лежал солдат. Раскинувшись во весь рост, он лежал на животе, голова его покоилась на согнутой в локте левой руке, а правая была вытянута вперед и обхватывала ладонью приклад винтовки. Если бы не его поза и не едва заметное ритмичное подергивание висящего сзади на ремне патронташа, солдата можно было бы принять за мертвого. Однако он просто спал на посту. Впрочем, доведись кому-то узнать об этом, и провинившийся часовой действительно стал бы мертвым, причем довольно скоро, ибо такой проступок, по закону и справедливости, приравнивается к преступлению.
Лавровая купина, в которой уснул солдат, находилась в том месте, где дорога, до сих пор взбиравшаяся в гору, на юг, круто сворачивала на запад, бежала еще ярдов сто по направлению к вершине, а потом снова делала поворот на юг и, петляя по лесу, устремлялась вниз. У этого второго поворота над дорогой нависала большая плоская скала: она выступала из горного хребта на север, и с нее открывался вид на широкую долину, откуда дорога начинала свой подъем. Если с вершины утеса, который венчала эта скала, сбросить камень, он упал бы прямо на верхушки высоких сосен, пролетев расстояние в тысячу ярдов. Спящий солдат лежал на другом уступе того же утеса. Не будь он в объятиях Морфея, перед его взором предстали бы не только короткий отрезок дороги и нависавшая над ней скала, но и обрывом уходящий вниз профиль самого утеса. От такого зрелища у кого угодно закружилась бы голова.
Местность была лесистая, и только на севере, в глубине долины, виднелся небольшой луг, по которому протекала едва различимая речушка. Издалека луг выглядел очень маленьким — не больше, чем обычный палисадник у дома, на самом же деле он занимал несколько акров. Окруженный со всех сторон лесом, он сразу бросался в глаза за счет более насыщенного зеленого цвета. Вдали за долиной высилась горная цепь, состоящая из утесов, подобных тому, виде которого на лежащую внизу патриархальную картину мы описали и по которому дорога взбиралась вверх к самой вершине. Отсюда, со скалы, казалось, что долина замкнута со всех сторон, и невозможно было не задаться вопросом: как дорога, покинув долину, возвращается обратно? Или: откуда и куда течет та речушка, что разрезала надвое луг, живописно раскинувшийся внизу на расстоянии двух тысяч футов от вершины?
Люди способны превратить в театр военных действий что угодно, даже самую дикую и непроходимую местность. И здесь, в лесу, внутри этой военной мышеловки, где полсотни солдат, охраняющих выходы, могли бы заморить голодом и принудить к сдаче целую армию, скрывались пять полков федеральной пехоты. Весь предыдущий день и ночь они шли без остановки и теперь отдыхали. Когда стемнеет, им предстоит подняться туда, где спит сейчас их ненадежный страж, и, спустившись по другому склону горного хребта, напасть на лагерь врага примерно в полночь. Подкравшись с тыла, они рассчитывали застать неприятеля врасплох. Это было рискованно, ибо в случае неудачи им пришлось бы несладко, а от неудачи никто не застрахован, ведь в силу какой-нибудь нелепой случайности они могли выдать себя, да и противник, проявив повышенную бдительность, мог узнать об их планах.
Часовой, спавший в лавровой купине, был уроженцем Западной Виргинии, звали этого молодого человека Картер Друз. Единственный сын состоятельных родителей, получивший хорошее воспитание, он привык жить в роскоши, чему способствовали богатство и утонченный вкус. Его дом находился всего в нескольких милях от того места, где он сейчас лежал.
Однажды утром, встав из-за стола после завтрака, он сказал спокойно и серьезно:
— Отец, в Графтон прибыл союзный полк, я решил присоединиться к нему.
Отец величественно поднял голову и, прежде чем заговорил, мгновение молча смотрел на сына.
— Что ж, Картер, воля твоя, — рассудил он. — Иди и, как бы там ни было, делай то, что считаешь своим долгом. Виргиния, которую ты предал, обойдется и без тебя. Если доживем до конца войны, еще поговорим об этом. Твоя мать, как ты знаешь от врача, находится в критическом состоянии, в лучшем случае ей осталось жить лишь несколько недель, но это время бесценно. Не стоит тревожить ее.
Картер Друз почтительно поклонился отцу, который ответил ему тем же, скрывая за церемонностью поклона разбитое сердце. Без долгих прощаний молодой человек покинул родительский дом и ушел на войну. Честностью, храбростью и преданностью делу он быстро приобрел авторитет у товарищей и старших офицеров, и именно благодаря этим качествам, а также некоторому знанию местности его и отправили часовым на самый опасный сторожевой пост. Однако усталость взяла свое, и он заснул. Кто скажет, злым или добрым был дух его грез, который прервал недозволенный сон? Без каких-либо видимых действий, без единого звука, в глубокой тишине полуденной истомы некий незримый посланец судьбы проник в его сознание, нашептывая таинственные слова пробуждения, неведомые людям, ибо ничего подобного никогда не произносили их уста. Солдат приподнял голову и посмотрел в прогал между лаврами, его правая рука тут же инстинктивно сжала винтовку.
В первый момент он испытал эстетическое восхищение. У самого края плоской скалы, венчавшей высокий утес, на фоне безоблачного неба был четко вырисован величественный силуэт всадника, который сидел на коне по-военному прямо, но совершенно неподвижно, будто греческий бог, вытесанный из мрамора. Его серый мундир прекрасно гармонировал с небесной гладью; металлический блеск снаряжения и пряжек попоны был смягчен тенью; идеально ровный цвет лошади придавал ее коже сходство с бархатом. На луке седла лежал карабин, казавшийся отсюда удивительно коротким, всадник придерживал его правой рукой, а в левой, которую не было видно, держал поводья. В прозрачной голубизне неба рельефный абрис лошади напоминал камею; ее морда, устремленная к большим утесам, была чуть приподнята. Голова наездника, слегка повернутая влево — он смотрел вниз, на долину, — позволяла разглядеть очертания бакенбард и бороды. В глазах солдата, осознававшего близость грозного врага, этот выглядевший огромным в вышине всадник превращался в настоящего колосса.
На мгновение у Друза возникло странное, неосознанное чувство, что он проспал до конца войны и теперь смотрит на установленный здесь, на скале, великолепный монумент в честь славной победы, увековечивающий память об этом героическом событии, в котором он сам сыграл весьма бесславную роль. Но недолго Друз предавался созерцанию, поскольку монумент неожиданно переместился: лошадь, не переступая ногами, слегка сдвинулась от края пропасти, всадник же по-прежнему восседал на ней абсолютно неподвижно. От сонного состояния не осталось и следа. Понимая всю серьезность ситуации, Друз приложил приклад винтовки к щеке, осторожно просунул между кустами дуло, взвел курок и прицелился прямо в сердце всадника. Стоит нажать на спуск, и у Картера Друза не будет проблем. И в этот момент всадник повернул голову, взглянув туда, где, скрытый ветвями лавра, лежал его враг, — казалось, он смотрит прямо в лицо Картеру, в его глаза, обжигая взглядом аж до самого сердца, храброго, но гуманного.
Неужели так страшно убить человека, даже если это твой враг на войне, враг, обнаруживший местоположение противника, что делает его сильнее всей твоей армии, как бы велика она ни была, а значит, грозит гибелью и тебе, и твоим товарищам?
Картер Друз побледнел, ощутив слабость и дрожь во всем теле; величественный монумент стал расплываться перед его глазами, распадаясь на отдельные фигуры, которые черными пятнами кружили на фоне огненного неба. Рука его выпустила винтовку, голова поникла, склоняясь все ниже и ниже, пока он не уткнулся лицом в опавшие листья. Этот храбрый джентльмен и стойкий солдат едва не лишился чувств от нахлынувшего на него мощнейшего шквала эмоций.
Впрочем, он быстро пришел в себя и спустя мгновение уже поднял голову, руки его снова крепко сжали винтовку, указательный палец лег на курок; мутная пелена, висевшая перед глазами, рассеялась, разум и сердце сбросили оковы страха, совесть и помыслы были чисты. Вряд ли удастся взять врага в плен, но, если спугнуть его, он умчится в свой лагерь с фатальной для федералов информацией. Долг солдата был предельно ясен: нужно застрелить всадника из засады — без предупреждения, не дав ему даже вознести молитву Господу, ни секунды не мешкая. Но… ведь еще есть надежда, что он ничего не увидел — может, он просто любуется грандиозным пейзажем. Может, он сейчас развернется и спокойно уедет восвояси. Стоит ему тронуться с места, как сразу станет ясно, знает он что-нибудь или нет. Возможно, его напряженное внимание… Друз повернул голову и устремил взгляд в глубину воздушной пропасти, словно сквозь прозрачную воду смотрел на морское дно. И сразу же заметил цепочку людей и лошадей, которая, извиваясь, пересекала зеленый луг, — какой-то идиот командир позволил своим солдатам отвести лошадей на водопой в такое открытое место, что их было видно с целой сотни окрестных горных вершин!