Рассказ Уэльса
Мистеру Кумбу надоело жить. Он ушел от своего несчастного домашнего очага, куда глаза глядят. Недовольный самим собою и всем светом, он никого не хотел видеть и свернул с улицы через мост, по дороге, которая ведет в болотистые сосновые леса. Он желает быть один и не слышать даже шума, производимого существами, ему подобными. Он больше этого не вынесет. Сопровождая свои слова проклятиями, он громко убеждал всю вселенную в том, что он больше этого выносить не намерен…
Мистер Кумб был маленький, худенький, бледный человечек, с черными глазами и тоненькими черными усиками. На нем был надет туго накрахмаленный высокий, стоячий воротничок, подпиравший шею и создававший своему обладателю фальшивый двойной подбородок. Поношенное пальто его было оторочено поддельным барашком, совершенно порыжевшим. Светло-коричневые перчатки, с отрепанными пальцами и с черными заплатами на суставах, довершали его наряд.
В доброе, старое время, когда мистер Кумб был еще женихом, осанка у него была военная, — по крайней мере, так говорила его невеста, теперешняя мистресс Кумб. А в настоящее время, сделавшись женою, мистрисс Кумб зовет его — страшно вымолвить — «коротышкой»! Да еще если бы только коротышкой…
Сегодня размолвка произошла опять по поводу этой сумасшедшей Дженни. Дженни — подруга мистресс Кумб. Она без всякого приглашения приходит по воскресеньям обедать и отравляет мистеру Кумбу аккуратно каждый воскресный вечер.
Это — высокая, полная, крикливая девица, любящая яркие цвета и вечно хохочущая. А сегодня она, кажется, превзошла самое себя, да еще притащила какого-то малого, столь же беспутного как сама. Мистер Кумб, в туго накрахмаленном воротничке и новом фраке, за своим собственным столом, просидел целый обед молча, с бурей в груди, в то время как его жена с гостями болтали и хохотали самым неприличным образом. Хорошо. Он это вытерпел кое-как. Но сейчас же после обеда (позднего, по обыкновению) мисс Дженни ничего лучше не придумала, как сесть за рояль и начать барабанить какие-то вальсики, как будто бы это был будний день! Человек с душою не может вынести таких порядков! Ведь соседи слышат! На улице слышно! Что подумают добрые люди? Человек с душою молчать не может.
Мистер Кумб так и поступил. Сидя под окном, вдали от общества (вновь приведенный малый развалился на диване), он сначала сильно побледнел и начал дрожать с головы до ног. Потом у него пресеклось дыхание. Овладев собою, как следует человеку, сохранившему еще военную осанку (что бы ни говорила мистресс Кумб), он, наконец, повернулся и сказал тоном предостережения:
— Сегодня, кажется, воскресенье…
Но так как на этот тон никто не обратил внимания, то он повторил ту же фразу более громким голосом и на этот раз уже тоном угрозы.
Мисс Дженни продолжала играть, а мисресс Кумб, разбиравшая тетради нот, не оставляя своего занятия, проговорила:
— Ну, что еще? Чем не угодили? Разве уж и развлечься нельзя?
— Я говорю не о разумных развлечениях, — сказал глава семьи, — а о вашей музыке, которую я не хотел был слышать в этом доме по воскресеньям.
— Чем я провинилась? — воскликнула Дженни, быстро повернувшись на круглом табурете, при чем он отчаянно заскрипел.
Кумб увидал, что битва неизбежна, а потому бросился на нее очертя голову, как делают все застенчивые и нервные люди.
— Пожалуйста, поосторожнее со стулом, — сказал он громче, чем следовало, — не забывайте о своем весе.
— Прошу вас не заботиться о моем весе, — ответила Дженни, видимо уязвленная. — Что вы тут говорили про мою игру?
— Неужели вы не допускаете музыки по воскресеньям, мистер Кумб? — спросил новый гость, картавя чуть не на все буквы, пуская клубы дыма и презрительно улыбаясь.
А мистресс Кумб в то же время говорила что-то такое своей приятельнице насчет того, что его, дескать, слушать не стоит.
— Да, я не допускаю, — сказал мистер Кумб новому гостю.
— Могу осведомиться — почему? — спросил новый гость, наслаждаясь и папиросой и ожиданием победы над мистером Кумбом. Это был сухощавый молодой человек, одетый, с претензией на фатовство, в светлый пиджак и белый галстук с жемчужной булавкой. Мистеру Кумбу казалось, что он лучше бы сделал, явившись к обеду во фраке или, по крайней мере, в черном сюртуке.
— Потому что, — начал мистер Кумб, — это мне не нравится. Я — деловой человек и должен обращать внимание на вкусы лиц, с которыми вхожу в сношения. Разумные развлечения…
— Его сношения! Его связи! — сказала мистресс Кумб презрительно. — Это уж мы давно слышим.
— Если вы не желаете обращать внимание на мои слова, — заметил мистер Кумб, — то зачем вы выходили за меня замуж?
— Это, действительно, вопрос! — воскликнула мисс Дженни, поворачиваясь опять к роялю.
— И что это за человек, ей Богу! — сказала мистресс Кумб. — Я вас совсем не узнаю. Прежде…
Дженни начала отчаянно барабанить.
— Слушайте! — воскликнул мистер Кумб, окончательно выходя из себя, вставая и возвышая голос. Я вам говорю, что не потерплю этого!
Даже фалды его фрака подергивались, как бы разделяя негодование хозяина.
— Пожалуйста, без насилий! — сказал новый гость, приподнимаясь с дивана.
— Да вы-то сами кто такой? — воскликнул мистер Кумб в бешенстве.
Тут все сразу заговорили. Новый гость сказал, что он — жених мисс Дженни и не позволит ее оскорблять; мистер Кумб сказал, что он может делать это где угодно, только не здесь; мистресс Кумб сказала, что мужу ее должно быть стыдно оскорблять своих гостей и что он ни что иное, как коротышка; а в конце концов мистер Кумб попросил своих гостей убираться вон, и так как они на это не согласились, то он сказал, что уйдет сам…
Выбежав со слезами на глазах в прихожую, он долго не мог надеть пальто, так как рукава фрака упорно засучивались по самое плечо. А в гостиной в это время слышался хохот, и мерзкая Дженни из всех сил заиграла какой-то марш, как бы выгоняя хозяина из его собственного дома. Справившись с фраком, хозяин поэтому так хлопнул дверью, что кона задребезжали. Надеюсь, читатели понимают теперь, почему мистеру Кумбу жизнь надоела?
Идя по грязной тропинке, под соснами (на дворе стоял уже октябрь; весь лес был завален опавшей хвоей и порос грибами), мистер Кумб вспоминал печальную историю своей женитьбы, которая, в сущности, была совсем заурядною. Он теперь совершенно ясно понимал, что мистресс Кумб вышла за него замуж, во-первых, потому, что надо же было за кого-нибудь выйти, а, во-вторых — потому, что ей надоело вечно работать из-за куска хлеба. Подобно большинству женщин ее класса, она была слишком глупа, чтобы понять свои обязанности по отношению к мужу и делам, которыми он занимался. Ей казалось, что, выйдя замуж, она будет только наслаждаться. Общительная, говорливая, любящая удовольствия, она на первых же порах разочаровалась, увидав, что и замужем надо тоже работать и сообразовываться со средствами мужа. Скука и недостатки ее обозлили; малейшее напоминание об обязанностях замужней женщины, малейший контроль со стороны мужа над ее поведением вызывали с ее стороны бурю и навлекали на него обвинение в деспотизме. Разве не может он быть таким же милым, каким был до свадьбы? А бедный, маленький Кумб, между тем, застенчивый и безобидный, воспитанный на идеях «Самопомощи» Смайльса, ставил долг выше всего, имел наклонность к самопожертвованию и всепрощению. Что же мудреного, если он вскоре заслужил прозвище самодовольной коротышки?
Как раз в это время явилась Дженни, в качестве Мефистофеля в юбке; посыпались рассказы о «настоящих» кавалерах, о театрах, концертах, балах, пикниках и проч. А тут объявились еще тетки жены и вообще ее родственники обоего пола, которые объедали бедного Кумба, оскорбляли его на всяком шагу, мешали его делам и вообще устроили маленький ад из его домашнего очага. Не в первый раз он уже уходил из дома во гневе и негодовании, крича, что «не выдержит этого», и растрачивая, таким образом, энергию, нужную для действительного сопротивления. Но никогда прежде жизнь не казалась ему такой невыносимой, как в это воскресенье. Может быть, плохой обед был тому причиною, а может быть — и скверная октябрьская погода. Легко возможно также, что он теперь только сознал, насколько женитьба повредила его делам и испортила его самого, как делового человека. Теперь предстоит банкротство, а потом… Она еще раскается, да будет уже поздно!