На этом месте я не выдержала и покачала головой.
Кажется, я напрасно сюда пришла - ничего толкового в этих дурных книжках не было. Только зря время потеряла. А еще ведь возвращаться придется...
Снова посмотрев за окно, я поежилась, заметив, какие сугробы успели образоваться на подоконнике, взглянула на краешек быстро темнеющего неба и тут же подхватилась. После чего споро рассовала книги по местам, надеясь, что ничего не перепутала, накинула на голову капюшон и стремглав выбежала на улицу, успев на прощание крикнуть:
- Спасибо за помощь, мастер Брин! Я к вам еще загляну-у...!
***
Увы. Я все-таки опоздала - к тому моменту, как Гнедыш миновал городские ворота, стало отчетливо смеркаться. Затянутое тучами с самого утра небо потемнело еще больше, разыгравшаяся с полудня метель резко ухудшила видимость, а свирепый ветер так и норовил хлестнуть по лицу, заставляя невольно опускать голову и теснее прижиматься к конской шее.
Теплый плащ уже не спасал - ледяные порывы ветра то и дело срывали с головы меховой капюшон, швыряли в лицо целые пригоршни снега, безжалостно рвали растрепавшиеся волосы и больно царапали щеки сотнями острых кристалликов. И ладно бы в лесу - посреди могучих стволов ветру негде разгуляться, но вокруг города по издавна заведенному порядку исправно расчищали пространство, вырубали деревья и тщательно выжигали по осени траву. Поэтому сейчас я ехала по огромному заснеженному полю, судорожно сжимая поводья и молясь про себя только об одном - чтобы дорогу не замело окончательно.
Гнедышу приходилось еще хуже - пригнув голову, могучий тяжеловоз буквально проламывался сквозь стремительно усиливающуюся бурю. Он то и дело недовольно всхрапывал, переступая наметенные за день сугробы, вырывающиеся из его ноздрей клубы горячего пара вились над головой причудливыми облачками, а побелевшая от снега грива больно хлестала меня по щекам, не давая расслабиться ни на мгновение.
Я уже сто раз пожалела о том, что выбралась из дому в такую погоду. Понадеялась, дуреха, что разыгравшаяся стихия до ночи успокоится. А теперь дрожала от холода на конской спине и думала о том, что, похоже, само небо вздумало наказать меня за самонадеянность. Или же наставница непогоду наворожила, чтобы я навсегда зареклась ей перечить.
Когда Гнедыш, тяжело дыша, достиг кромки леса, я приободрилась и на секунду высунула нос из-под капюшона, но почти сразу замерла и растерянно уставилась на то место, где еще несколько часов назад была дорога.
Что за шутки Творца?! Куда она делась-то?! Я ведь точно помню вон то дерево с обломанной верхушкой! И вон то тоже - с кривыми, будто переломанными ветками! Между ними еще поутру вилась сузившаяся до размеров лесной тропинки дорога! А теперь ее не было! Ни следочка не осталось на взметнувшихся на высоту пояса сугробах! Ни вмятинки! Будто корова языком слизнула! Или же и правда - кто наворожил...
Я вздрогнула от очередного порыва ветра, но от потрясения даже забыла натянуть на голову слетевший капюшон. Гнедыш подо мной остановился и тревожно всхрапнул, но через несколько ударов сердца, словно решившись, упрямо тряхнул гривой и двинулся дальше, всем телом продавливая успевшие слежаться сугробы.
Вообще-то зимы у нас всегда суровые. Снега порой наметало столько, что нельзя было из дому выйти. В городе еще ничего, там потеплее, а в нашей глуши в том году до самых крыш деревни завалило. Откапывались потом всем миром, да и после долго еще снег вычищали со дворов. Но сейчас только начало зимы, морозы толком ударить не успели, дороги, хоть и побелели от снега, были вполне проходимы: люди до города до сих пор частенько ходили - на санях и даже пешком. Да что там говорить - еще с утра все было в порядке! А теперь даже колеи не видать.
Впрочем, чужую волшбу я бы при всем желании ощутить не смогла - слабоват мой дар для этого. Однако и на вмешательство наставницы это никак не походило - старуха Ирша, хоть и злопамятная, но из ума, небось, еще не выжила, чтобы портить ради меня единственный нормальный тракт. Но кто мог такое сотворить и, главное, зачем - я не знала.
Пришлось довериться чутью Гнедыша и постараться ему не мешать. А когда сугробы поднялись ему до груди, вовсе отпустить поводья, позволяя умному животному самому решать, куда свернуть и как выбраться из белого плена.
Как вскоре выяснилось, это было ошибкой, потому что на внезапно раздавшийся в чаще громкий треск обвалившегося дерева служивший нам верой и правдой конь отреагировал неадекватно - внезапно захрипел, будто его душили, попятился, а потом вдруг взвился на дыбы, после чего рванул прочь с такой скоростью, что я кубарем слетела с его спины, с головой ухнув в ближайший сугроб. А когда с воплем оттуда вынырнула, то увидела только стремительно исчезающий конский круп, вокруг которого, будто белые брызги, разлетались хлопья пушистого снега.
- Гнедыш, стой! - испуганно крикнула я, но голос мгновенно потонул в торжествующем вое метели. - Гнедыш! Гнеды-ы-ыш... вернись!
Но куда там - огромный конь будто канул в бездну. Только пробитая его телом борозда виднелась в глубоком снегу.
Не желая насмерть замерзнуть в каком-то получасе езды до дома, я подхватилась и, даже не вытряхнув из-под плаща снег, что было сил рванула следом за предателем-конем. Правда, бежать у меня не получилось - замерзшие ноги слушались с трудом, да и снега намело слишком много, поэтому я, скорее, с трудом пробиралась сквозь сугробы, страстно надеясь, что перепуганный Гнедыш не успел уйти далеко.
Но и эта надежда не оправдалась - сколько я ни звала, как ни всматривалась в кружащее перед глазами белое марево, Гнедыш так и не откликнулся. А потом снегопад резко усилился, и разглядеть след стало еще сложнее. Одновременно с этим усилился и ветер, став поистине ледяным, так что очень скоро мне пришлось двигаться практически вслепую, в ужасе думая о том, что в такую метель я вполне могу заблудиться в знакомом с детства лесу.