Во время второй ночевки место вокруг лагеря метра на четыре в ширину было вытоптано до состояния застарелой тропинки: будто там прошёлся табун мертвяков стройными рядами. И опять же, никто ничего не видел и не слышал.
Чем выше поднимались в горы, тем чаще стали попадаться следы чужой жизнедеятельности. Вот аккуратно сложенный каменный очаг: небольшой в диаметре и тщательно засыпанный землей и крошкой горной породы. А вот расставленный силок, который легко сделает даже ребенок, простая петля, спрятанная в редкой траве. Или, к примеру, схрон в дупле: сух. паек, спички, тонкие щепочки, свернутая в трубочку бумага, все упакованное достаточно герметично, и небольшая металлическая фляжка. Мы ничего не трогали, вдруг все это принадлежит охотнику, а не мертвяку?
***
Задержать.
Без еды они повернут назад.
Без одежды тоже.
Украсть еду.
Испортить одежду.
Затоптать следы, оставленные детенышами.
Порвать бумаги, по которым звери сверяются.
Самих не трогать — мы же не такие, как они.
***
Как-то, на третий день, нам показалось, что сзади, где мы только прошли, плачет ребенок. Весь отряд замер. Тишина. Только ветер гудит. Едва двинулись вперед, как плач послышался снова. Хныкающие и рыдающие звуки резко прозвучали в стоящей тишине, эхом отражаясь от окружающих гор. Теперь гораздо отчетливее и яснее, так, что его четко услышал каждый из нас.
Да, плач раздавался сзади. Вернуться? Черт! А если это простой заяц или ястреб? Терять время? А вдруг это пропавший мальчик? Черт!
Мы вернулись. Отмахали на три часа назад, и, естественно, никого не нашли. Никого и ничего. Ни мальчика, ни мертвяка. Ни следочка. Что, черт возьми, тогда это было? Коллективная слуховая галлюцинация на фоне желания найти искомое?
Потеряв шесть часов, мы снова двинулись по следу. Связавшись в назначенное время со второй половиной отряда, выяснили, что такие же непонятные истории происходят и у них. К примеру, кто-то, неизвестно кто, в клочья разорвал карты местности, которые были у каждого уважающего себя охотника. Другое дело, что особо на ход охоты это не повлияло, так как местность каждый знал, как свои пять пальцев. Но вопрос оставался: зачем?
Весь наш путь был наполнен подобной мистической шелухой: то запеченная рыба протухнет. Рыба, пойманная и запеченная буквально накануне, прикопанная горячими углями, протухла за шесть часов! Или, к примеру, развешанные на просушку вещи оказывались порчеными. А раз мы наблюдали дрожащее марево, как в жару в пустыне воздух кажется жидким и становится похожим на какой-то вход в потусторонний мир.
***
Не вышло!
Их не остановить!
Когда закончилась еда — звери стали добывать ее сами.
Бумажки спалили в костре.
На странности не обращают внимания.
Завлечь их.
Оттянуть внимание от гор.
Прокричать, как ребенок.
Еще раз.
Получилось. Свернули.
***
Потом подниматься стало тяжелее: воздух становился разреженней, все-таки, мы высоко забрались в горы, след постоянно терялся и находился совсем не там, где его ждали.
Мы взошли на некое подобие плата: внизу расстилались горы, еще ниже тонкой ниткой серебристого люрекса сверкала река, а вдоль нее можно было угадать — не увидеть — человеческие постройки.
С другой стороны вдруг почудилась струйка дыма. Такой хитрый мортис и так просто прокололся? Зажег костер? Или очередная обманка? Но проверить надо.
И начался наш спуск.
***
Нашли!
Они нашли!
Запалить костер, давая возможность струйке дыма подняться вверх, привлекая внимание.
Проверить, что там на реке.
Замереть. Раздваивающееся сознание.
Поворачивают назад?!
Прокричать и показаться на глаза.
Наследить, не путая. Просто идти прямо.
Силы тают.
Тяжело.
Еще пару раз — и сознание может не вернуться в тело.
***
Мы наткнулись на их дом совершенно случайно: если б не маленький мертвячонок, прошли бы и не заметили. Но он не мог сдерживать себя так, как это делают взрослые, поэтому его плач дал нам наводку.
Они поселились в вырубленной скале то ли природного происхождения, то ли их изготовления. Мать и трое детей. Старшая девочка, мальчик-погодка и совсем маленький ребенок, лет трех. Отсутствовал только отец семейства, который, скорее всего, и уводил всех нас отсюда, путая и сдваивая следы.
Закончилось все быстро. Голова хрупнула, как перезрелая тыква. Вся представшая картина была хуже, чем из фильмов ужаса. Но рука не дрогнула ни у кого: если не мы, то нас. Эти милые детишки вырастут и так же будут воровать наших детей.
Самка мортиса удивила нас: она яростно кидалась на каждого охотника, защищая свое потомство, пока не свалилась с переломанной шеей.
В какой-то момент во мне поднялась волна уважения к ней: даже человеческие матери сдают своих детей в приюты, если они им в тягость, а тут такая самоотверженность. Она заслужила легкой смерти.
***
Все тело и разум пронзила резкая тянущая боль.
В голове — протяжные стоны умирающих. Дочь. Сын. Жена. Сын.
Сознание резко выбило из тела, которое свалилось сломанной куклой на голые камни гор.
***
Путь назад дался легко. Отчитавшись перед второй половиной отряда, мы повернули домой. Те решили довести след до конца. Куда-нибудь же он приведет?
Добравшись до своего села за три дня, я был убит вестью о пропаже дочки.
Моя маленькая девочка, моя дочка, самая младшая и любимая, ей всего восемь лет! Она всегда улыбалась и рисовала солнышко в углу листа. И поздно стала выговаривать букву «л».
Даже не поев, я кинулся на ее поиски. Обрыскал все вокруг, расспросил каждого, и не по одному разу. Выяснил, что девочка направилась собирать ягоды, там были и взрослые, и дети, но потом потерялась. Минут на десять ее упустили из вида и все!
Я нашел место, где она оступилась и упала. Не сумев вскарабкаться наверх, она пошла в обход. Переходя речушку, снова оступилась и упала. Вот здесь она разулась: в мокрых сандалиях идти было неудобно и скользко, а ходить босиком она привычная, и уже сухие босоножки одиноко стояли на плоском камне.
Я собрал в кучу все свои силы и умения. Речь шла о жизни моей дочери.
Они появились передо мной, как два чертика из табакерки: вот их нет, а вот через мгновение они есть.
У излучины реки сидела моя дочь, живая и на первый взгляд здоровая. А рядом… рядом, вплотную, находился мертвяк, матерый самец, высокий, что было заметно даже в сидячем положении, сильный и мощный, обнаженный по пояс, он, обнимая одной рукой мою дочь, второй гладил ее по спутанным волосам.
И утешал.
Он хрипло шептал по-нашему слова утешения, уверяя девочку, что скоро ее найдут, и она вернется к маме с папой. Он мягко журил ее, говоря, что такие маленькие девочки не должны бродить одни по окрестностям, потому что рядом обитают дикие звери. Его голос был надтреснутым, и мне пришло в голову, что, возможно, это его семью мы убили недавно в горах. Его рука, с острыми серыми когтями, находилась в опасной близости от горла дочки.
Тут я неловко шагнул, и он меня увидел. Да, я был прав.
Это была его семья.
Мы смотрели друг другу в глаза. Я — убийца его семьи. Я, который своими руками добивал его жену. И он — в руках которого была моя дочь. Он, который о пропажах детей, скорее всего, и не слышал.
В моих глазах стояла мольба, в его была пустота. А чему еще там быть? Надежде на будущее?