Ши взглянул на Челмерса, вежливо улыбнулся ему, а затем ответил:
— Нет.
Чалмерс начал что-то возражать. Но когда, выйдя из-за валуна, он увидел приближавшихся рыцаря и оруженосца, единственным звуком, который ему удалось исторгнуть из широко открытого рта, было едва слышное восклицание «Ох!»
Приблизившийся к ним рыцарь выглядел величественно, нет, более подходящим словом было бы — ослепительно, подумал Ши. Его латы сияли, как ртуть, в бледном предутреннем свете. На нем был шлем, по всей вероятности золотой, с выступающими остроконечными сияющими шипами; о таких шлемах говорилось в восточных сказаниях. Рыцарь поднял забрало, и Ши сразу же подумал о том, что никогда прежде не видел столь величественного лица, а это кое-что значило, учитывая, что Ши совсем недавно случилось побывать в одной компании с богами. Все в рыцаре говорило об уме и благородном происхождении: и темные задумчивые глаза, и величественное выражение лица, которому Ши позавидовал. Крупный и мускулистый конь рыцаря был совершенно белым, без каких-либо следов пыли, облаками взлетавшей из-под его копыт. Даже с рыцарем на спине, облаченным в доспехи, конь перебирал ногами так непринужденно и грациозно, что озадачил Ши: как такое под силу столь крупному животному, да еще с подобной ношей на спине?
Снаряжение оруженосца также являлось красноречивым свидетельством достатка и успехов его господина, неизвестного рыцаря. Оруженосец был хорошо упитанным, округлым человеком, одетым в богатые, украшенные шитьем одежды такого же цвета, как и те, что были на его хозяине. Он восседал на кобыле, в которой Ши без труда разглядел скаковую арабскую породу безо всяких посторонних примесей.
Рыцарь молча и довольно долго рассматривал обоих путешественников.
— Я было принял вас за мавров из-за вашего непривычного одеяния, — изрек он наконец, — но ваша манера поведения совсем не такая, как у мавров. Так откуда же прибыли вы, о доблестные и учтивые незнакомцы?
От Ши не ускользнуло, что Чалмерс не сводит с рыцаря зачарованного взгляда.
— Господин рыцарь, — собравшись с духом, произнес он, — я — Рид Чалмерс. Моя дама — прекрасная и непорочная Флоримель была похищена злым волшебником, гнусным Маламброзо. Я со своим слугой Гарольдом Ши скитаюсь от одного мира к другому в надежде освободить ее. Боги страны, далекой и чуждой обитателям этого мира, послали нас сюда на поиски моей дамы — они поведали нам, что Маламброзо занес ее в эти края.
Гарольд с удивлением посмотрел на Чалмерса. Так он его слуга — хорошенькое дельце! Однако новоиспеченный господин не обратил никакого внимания на своего спутника.
— Печальная история! Мое оружие и моя честь взывают к тому, чтобы восстановить справедливость, — сказал рыцарь. Он выпрямился в седле и, прижав к сердцу свой защищенный стальной пластинкой кулак, произнес речитативом: — Слушай меня, о Боже на небесах. — В его голосе звучали набатные нотки, которые, усиливаясь, казалось, заполняли все пространство над голой равниной. — Я клянусь, что окажу помощь и применю для этого свое оружие во славу моей прекраснейшей Дульсинеи, даже если это будет стоить мне жизни, состояния и доброго имени. И да не буду я ни есть, ни спать, ни участвовать в винопитии, в песнопениях или же в других сражениях до тех пор, пока его дама не воссоединится с ним, ибо…
У Ши волосы встали дыбом на затылке от избытка признательности. Магия… Клятва рыцаря была магической — обязательство в форме заклинания.
Тучный оруженосец прервал рыцаря, почтительно обратившись к своему господину:
— Мой добрый рыцарь и господин, мы ведь пригласили этих джентльменов разделить с нами трапезу.
Рыцарь остановился на полуслове и пристально посмотрел на невысокого толстяка.
— Да, ты прав, мой добрый Санчо, — сказал он своим обычным, звучавшим по-земному голосом. — И поэтому ты должен немедленно приготовить пищу, которая была бы достойной путешественников из далеких материальных миров. А я, поскольку уже дал обет, не буду принимать участия в еде. — Сказав это, рыцарь спешился и, как был, в доспехах, преклонил колени, приняв позу молящегося. — Ко мне, Росинант, — приказал он лошади. Оруженосец Санчо расстелил скатерть и начал доставать провизию из переметной сумы, у которой, казалось, не было дна. Чалмерс наклонился к Ши и зашептал ему на ухо:
— Это, должно быть, Дон Кихот! Его даму зовут Дульсинея Тобосская, его оруженосец — Санчо, а его конь — Росинант.
Ши ответил Чалмерсу также шепотом:
— Док, Дон Кихот был жалким, завшивленным, побитым молью старым шизофреником, разъезжавшим на кляче, которую с нетерпением ждали на живодерне; к тому же он был одержим маниакальным величием.
— А этот рыцарь, по-вашему, нет? — Чалмерс пристально и хмуро поглядел на товарища. — Даже я заметил определенные несоответствия в его поведении, Гарольд. Но, видимо, Сервантес воспринял их неправильно. Видимо, он имел что-то против этого рыцаря, поэтому-то и написал роман, в котором выставил его на посмешище, вместо того чтобы изобразить его героем, каковым тот в действительности и был.
Гарольд Ши между тем присел на одну из подушек, принесенных оруженосцем, и ожидал, пока Чалмерс выберет одну из двух оставшихся подушек для себя.
— Ну что, по-вашему, значит воспринять неправильно, док? — обратился он к Риду, когда тот наконец уселся. — Сервантес ведь все это выдумал.
Чалмерс пристально посмотрел на Ши, открыл и снова закрыл рот, после чего просидел несколько минут молча. Лицо его побагровело. Не сказав ни слова, он принялся за еду.
Ши положил себе ломоть белого хлеба и несколько кусков твердого сыра, пригоршню маслин и веточку винограда. Помимо провизии толстый оруженосец притащил еще и несколько бурдюков с вином и, основательно приложившись к одному из них, протянул его Гарольду.
Ши, откусив хлеба и сыра, начал есть, запивая пищу вином. Хлеб слегка горчил, сыр был жирным и острым, зато вино оказалось превосходным, и он вынужден был признать, что вряд ли когда-либо пил нечто подобное.
— Великолепно, благородный оруженосец, — сказал он. — Премного благодарен тебе и твоему господину.
Толстый оруженосец поднял вверх ладони обеих рук и пожал плечами. Прожевав, он ответил:
— Пустяки, Джеральдо де Ши. Все, что у нас есть, — ваше. — Это было произнесено таким будничным тоном, что Ши догадался: это лишь формально — вежливый ответ, который ни в коем случае нельзя понимать буквально. — Сэр Чалмерс, — добавил оруженосец, — не хотите ли еще чего-нибудь?
— Только лишь узнать подробнее о личности нашего благодетеля, дабы я мог поблагодарить его должным образом.
Санчо, сделавшись еще более важным от распиравшей его гордости, повел плечами, величественно поднял голову и, указывая пальцем на коленопреклоненного рыцаря, торжественно провозгласил:
— Это — наиславнейший и наипрекраснейший рыцарь Дон Кихот Ламанчский, наивеличайший рыцарь из всех когда-либо живших на свете.
Чалмерс с торжеством посмотрел на Ши. Он широко улыбнулся, хотя рот его был набит сухим хлебом и сыром; прожевав и запив еду доброй порцией вина, он с торжеством произнес:
— А ведь я говорил вам то же самое.
Доспехи, в которых рыцарь смотрелся так, как будто выглядывал из консервной банки, не вызывали у Ши никакой зависти, однако его поражало то, что человек, облаченный в них, казался абсолютно нечувствительным к внешним воздействиям. Дон Кихот совершенно спокойно воспринимал нещадно палившее солнце, а нескончаемые диатрибы против погоды, произносимые его оруженосцем, вызывали у него лишь беззлобное веселье. Оба славных испанца шествовали впереди верхом, а Ши и Чалмерс пешком тащились следом за ними. Горы, оставаясь у них за спиной, все больше отдалялись, в то время как поля и торчавшие на горизонте ветряные мельницы становились ближе. Рид Чалмерс, весь в поту и пыли, закатал рукава своей долгополой, доходившей ему до самых лодыжек туники, а полы ее поднял насколько было возможно и заткнул за поясной шнурок. Ши, глядя на округлившегося друга, с трудом сдерживал смех. Сам он, несмотря на жару, не стал ничего менять в своей одежде.