«И ты будешь вечно идти, и не будет тебе ни покоя, ни смерти».
По поводу Апокалипсиса многие люди серьезно заблуждаются. Он будет. И он уже был. И даже не один раз. А если подумать, то это вовсе не Конец Света, а лишь очередной виток существования Вселенной. И об этом на самом деле знают лишь единицы. А те, кто ничего не знает и совсем ничего не понимает, каждый раз выдумывают новые даты, когда должен грянуть Конец. Но дата всего лишь одна и каждый раз она приносит одно и то же — смерть и рождение. И за закатом всегда следует рассвет, а за рассветом — день, а потом вечер, ночь и снова утро. И не будет этому конца, даже если наступил Апокалипсис…
* * *
Но начну по порядку.
У меня было счастливое детство. Мы росли в относительно спокойное время. Насколько помню, тогда не было ни жестоких кризисов, ни гражданских войн, люди не боялись отпускать детей на улицу, и те шатались там до поздней ночи. Где-то гремели войны, громыхали революции и перевороты, а мы были заняты своим детством.
Я и Ленька Уланов по прозвищу Улан дружили с первого класса. Мы всегда были вместе. Вместе убегали от охранников маленького аэродрома, где вынимали камеры из выброшенных покрышек от шасси кукурузников. Вместе ходили в кино, выстаивая длинные очереди перед кассами, чтобы попасть на «Миллион лет до нашей эры» или «Легенду о динозавре». В нулевых эти фильмы воспринимались как самый что ни на есть наивняк, но в то время даже взрослые были от них в восторге, а что говорить о нас! Вместе с Уланом любили бродить по темным улицам до тех пор, пока родители не начинали нас искать и звать домой. И сейчас приятно вспомнить об этих прогулках, во время которых могли забрести незнамо куда, не замечая дороги. Мы так и говорили — «куда глаза глядят» и шли, увлеченные разговорами, пока не упирались в бетонный забор горбольницы или не останавливались перед крутым берегом канала и поворачивали назад. Бывало, что забредали в другие районы, и нас там колотили мальчишки, которых мы после отлавливали и мутузили в отместку. Ну да, в то время все было по-другому — не пинали ботинками по яйцам, не размахивали железными прутьями — все благородно. Если противник падал, ему помогали подняться, и на этом драка заканчивалась.
Мы с Ленькой ходили почти во все спортивные секции, в разные кружки, но нигде подолгу не задерживались. Дольше всего я посещал секцию легкой атлетики, хотя мой организм не был предрасположен к постоянным нагрузкам. А самый короткий срок посещения — ровно один день — выпал на кружок «юный фотограф». Помню, пришел, записался и стал осматриваться, начал знакомиться с мальчишками. Это было интересно — у всех были свои фотики, у кого задрипанная «Смена 8М», у кого «ФЭД», а у одного мальчика был «Зенит», наверняка отцовский, эти камеры очень дорого стоили. Мой фотоаппарат был не самым лучшим, но и не полнейшим фуфлом — «Смена-Символ», они недавно появились в продаже, и я им очень гордился. Когда все расселись по местам, в комнату, стены которой были обклеены всякими фотографиями, вошел молодой человек со сверкающей лысиной, короткой бородкой и в очках, из-за которых на нас смотрели увеличенные линзами глаза. В руке его была папка, на боку висел огромный импортный аппарат с длинным объективом. Он достал из папки какие-то листки, осмотрел нас, отметил меня как новенького и стал рассказывать о диафрагмах и тому подобной дребедени. Я заскучал. Думал, что будет намного интересней, и сразу станем фотографировать. После получаса болтовни преподаватель вывел нас на улицу и стал показывать, как лучше направлять объектив, чтобы не мешало солнце. Я сначала вроде оживился, но вскоре опять стало скучно. Подняв с земли корявую длинную проволоку, стал ее вертеть и раскрутил так сильно, что она вырвалась и улетела в небо. И вдруг раздался бешеный рев фотографа. Я аж подпрыгнул от неожиданности. Только что он улыбался, гладил мальчиков по короткостриженым головам и был таким добрым, что оставалось только нимб на голову приколотить. И вдруг — такая резкая перемена.
— Кто кидал? — звериный рык, казалось, был слышен во всем районе. — Кто кидал, я спрашиваю!
Я обернулся и увидел фотографа. Очки лежали на земле, а в руках он держал эту проклятую проволоку. На лысине отчетливо алела полоса — место соприкосновения с проказницей.
— Все! Занятия на сегодня закончены!
В кабинет я не вернулся, а творчески растворился в знойном воздухе. Профессиональным фотографом так и не стал. Впрочем, фотографией заниматься не забросил и потихоньку учился самостоятельно.
Улан же провел целый день в секции бокса. В школу пришел с разбитым носом и двумя красивыми фофанами, обрамлявшими оба глаза. «Да ну их на фиг, не понравилось мне там, дураки какие-то!» — только и сказал он, когда мы стали расспрашивать. Фингалы долго не сходили, и Леньку стали называть Боксером. Он шипел, плевался, но прозвище приклеилось — не отодрать.
* * *
Мы с Уланом часто заходили к одному старику, жившему в нашем подъезде. Дядя Вася — его так называл даже мой отец — вроде бы поселился в этом доме, как только построили. Дом был старым, сталинским. Дядя Вася выглядел лет на семьдесят, но мне иногда казалось, что ему больше ста — он так много знал, что и за сто лет не запомнить. И каждый раз у него была для нас новая увлекательная история. Нам было интересно сидеть рядом с ним, пить чай с сушками и халвой и слушать его рассказы. То он говорил о том, как убили Юлия Цезаря, то про Ивана Грозного, то про пещерных людей, которые вымерли чуть ли не вместе с мамонтами. И не просто говорил, как в школе — вот был, мол, такой римский император, сделал то-то и то-то, и убили его, когда он слишком о себе возомнил, пожелав уподобиться богу. Нет, это была целая история в лицах. Иногда мне казалось, что дядя Вася и Рубикон вместе с Цезарем перешел, и сам лично кинжал в его грудь вонзил — уж очень подробно он это расписывал. И жалел он Цезаря по-настоящему, как пожалел бы настоящий Брут, если бы он раскаялся. В общем, дядя Вася был классным рассказчиком, ему бы писателем быть, уж он бы написал роман получше Яна, трилогию которого о монголах я очень любил читать.
Иногда он заводил разговоры философские, и беседа нас увлекала.
— Жизнь бесконечна, — говорил он. — Время никогда не заканчивается.
— А почему же люди умирают? — спросил однажды я.
— Люди умирают? — переспросил дядя Вася. — Это их тела умирают. А души остаются жить.
— И что же с ними происходит, с душами? — это уже Ленька начал бомбить дядю Васю вопросами.
— А кто его знает? Я еще не умирал. — Дядя Вася усмехнулся. — Как помру, обязательно расскажу. А вообще, я считаю, что душа, она как бы по наследству передается. Человек умирает, а после рождается снова, но уже в другом теле. Но он не помнит того, что было с ним в предыдущих жизнях. Тут и свою запомнить не получается, а если сотня разных судеб в одной голове, то и свихнуться недолго. Я думаю, что это как бы защита, человек не помнит ничего о своей прошлой жизни. Но память не стирается, она просто глубоко спрятана. Люди иногда вспоминают что-то и начинают жить двумя судьбами — о раздвоении личности не слыхали?
* * *
Я слышал, как отец кому-то говорил, что за пять лет, что мы жили в этом доме, дядя Вася ни капельки не изменился. Не постарел. Хотя, я думал — куда тут еще стареть, он и так был стариком, лицо похоже на карту лунной поверхности с кратерами и впадинами. Только глаза и казались живыми.
Ленька однажды сказал мне:
— Леха, а тебе не кажется, что дядя Вася какой-то странный?
— Какой странный? — не понял я.
— Ну, это… он… вот… Какой-то не наш, что ли, будто инопланетянин.
— Ага, с Марса прилетел.
— Ну, или из будущего.
— Книжек начитался?
— Да ну тебя! — обиделся Улан.
Впрочем, мне дядя Вася тоже казался странным. Но я не считал его ни пришельцем, ни человеком из двадцать пятого века, хотя признавал человеком другой эпохи. Не знаю, какой, прошедшей ли, будущей ли — другой. Но это, естественно, всего лишь мои детские домыслы. А может, и не домыслы. Нет, правда, дядя Вася был очень странным человеком.