Антрекот М. Т., Кинн Екатерина, Чигиринская Ольга
Пролог. Повесть о хромой лисе
Цветок сливы,
даже когда он один,
все же цветок сливы .
Киото, 1864 г.
Дождливыми зимними, а равно и летними вечерами хорошо собираться всей семьей — или тем, что семью заменяет — вокруг очага-ирори, пить подогретое сакэ и рассказывать страшные и смешные истории о лисах-оборотнях, длинноносых тэнгу и бродячих мертвецах. Но день был еще слишком молод, чтобы считаться вечером. Жара, несмотря на дождь, стояла такая, что сама мысль об ирори вызывала ужас, а людям, собравшимся в кружок на крытой галерее длинного здания, уж никак не подобало рассказывать о ком-то страшные истории. Потому что уже несколько месяцев как к стандартному набору ночных пугал старой столицы добавилась новая разновидность — «мибу-ро»[. И были Волки Мибу куда страшнее рокуро-куби, тэнгу или покойников, потому что этих покойников еще поди найди, а вот людей в светло-синих накидках с белым узором встретить было куда как просто — а уж встретив, особенно ночью, очень трудно разойтись.
Правда, сейчас страшные волки из Мибу не имели при себе ни накидок, ни оружия и занимались совершенно мирным делом — рассматривали большую карту Киото.
Сидевший с краю юноша едва ли двадцати лет, видимо, разглядев уже все, что нужно, достал из-за пазухи темно-рыжий комок меха размером в две ладони и положил рядом с собой на теплые доски. Мех зашевелился, в нем обнаружились розовый нос и черные круглые глаза. Рядом на доски легла толстая рыжая морковка длиною со зверька. Из шерсти показались лапки с розовыми пальчиками, грызун уцепился за угощение — и захрустел. Юноша улыбнулся — повадки диковинной твари, привезенной откуда-то из-за моря, его забавляли.
Крепко сбитый парняга в неопрятном кимоно с омерзением отвернулся от карты. Выглядел он как притащенный для допроса бандит, а на самом деле был командиром десятого звена.
— Одно ясно: патрулированием не поможешь. Даже с городским ополчением нас слишком мало. Что за говно!
Грубая речь выдавала в нем уроженца провинции Йо и выходца из самых низов общества — каковым, собственно, и был Харада Саноскэ. На его ругательства уже привыкли не обращать внимания, а с оценкой положения нельзя было не согласиться.
Красные и черные крестики на карте молча водили хороводы вдоль реки, по окраинам и в центре, в кварталах, где во внутренних двориках домов растут сливовые деревья, а в маленьких бассейнах плавают серебряные рыбки, и в кварталах, где в домах не найти ни единой расписной ширмы, а бумага на створках сёдзи захватана грязными руками и много раз заклеена. Старая столица — большой город, построенный в основном из дерева и бумаги. Летом, если неделю нет дождя, дома загорались даже от злых взглядов. А с началом нынешнего непокоя и злобы стало в людях больше, и к обычным пожарам добавились те, которые учиняют патриоты, сторонники императора, чтобы вызвать смуту; впрочем, и грабители, привыкшие жечь лавки для сокрытия преступлений, расплодились необычайно, и, конечно же, напропалую пытались свалить свои дела на патриотов. Да и как отличить грабителей от благородных бунтовщиков, когда в городе полно голодных неприкаянных ронинов, для которых каждый торговец — вроде губки, из которой только и выжимай денежки. Но и сами торговцы потеряли всякий стыд, и тоже принялись поджигать свои лавки, обвиняя в несчастье всех, кто под руку подвернется, — иные от отчаяния, а иные потому, что огонь прячет многое.
Убийства, отмеченные черными крестиками, в Киото последних лет также были делом обычным. Сторонники сегуната, сторонники императора, многочисленные жертвы случайных стычек между бродячими ронинами, просто люди, подвернувшиеся кому-то не вовремя — а в последние два месяца начали появляться трупы, из которых кто-то по каким-то непостижимым причинам сливал кровь. Трупы обычно находили на пожарищах — никто бы и не задумался о крови, но однажды потушить успели вовремя и два тела не прогорели, как того хотел убийца. А один раз такое тело нашли в реке — и на шее поверх разреза был синяк, похожий на отпечаток губ.
— Пожары — забота городской стражи. — говоривший сидел боком к карте. Тень от навеса почти полностью закрывала его лицо. — Потому мы и не знаем, сколько домов загорелось случайно, сколько подожгли кровопийцы, а сколько — на совести мятежников… или что там у них вместо совести. Ямадзаки-кун, есть ли какая-то возможность узнать, где и когда господа патриоты из Тёсю в очередной раз начнут кроить мир? Кто-то у них вообще знает об этом заранее? Или, — голос человека и раньше был глуховатым и монотонным, а теперь потерял всякие остатки интонации, — они действуют по наитию?
Ямадзаки, как и Хараду, с первого взгляда можно было принять за кого угодно, кроме «волка из Мибу». И со второго тоже. Даже сейчас на нем конопляная накидка и серые момохики — одежда городской бедноты. Голос у него был ровный, и говорил он с кансайским акцентом, как и положено жителю Киото.
— Это неизвестно даже им самим. Патриоты не знают, кто у них за что отвечает и кто кому отдает приказы. Но всякий считает своим святым долгом принести пользу Японии, и оттого бесчинствует по своему разумению.
— Которого у них еще меньше, чем у Сайзо, — вполголоса добавил юноша со зверьком. Зверек на мгновение прервал трапезу, дернул носом и снова вгрызся в сочную морковку.
Послышались смешки.
— Господин фукутё, — сказал еще один, доселе молчавший, худой, высокий, со слегка оттопыренными ушами. — Я вчера и позавчера помогал многоуважаемому Яманами составлять эти списки. Так что у меня было лишнее время подумать. И я заметил нечто любопытное.
— Сайто-сан?
— Господа патриоты пока, — ох, каким маленьким хрупким было это «пока», даже налитую в него иронию оно вмещало с трудом, — пытаются выбить верных сёгунату сановников и заодно доставить побольше хлопот верным сёгунату городским властям. — В частности, присутствующим. — Предсказать, где они ударят, мы заранее пока не можем. Но вот определить, где били они, а не кто-то другой, — вполне. И получается, что половина нашего списка — не их дела.
Слушатели недоуменно переглянулись. И как это, позвольте, можно определить?
— Не те цели, не те места, не то направление ветра. Не они. Так вот, если из этой половины хотя бы приблизительно вычесть случайности, разбой и сведение счетов, остается у нас вот что.
Командир третьего звена Сайто Хадзимэ вынул из рукава свиток, развернул, положил поверх карты и придавил с двух сторон неизвестно откуда взявшимися камешками.
Так бывает, если укажут на облако или на скалу со словами: «Смотри, на человека похоже!» Глядь — и верно, нос, глаза, уши, и даже пучок на макушке видно. И уже никакого другого образа в том облаке не различить.
Начерченный от руки приблизительный план города украшали два круга — большой, уже сомкнувшийся, и поменьше, разомкнутый.
— Что во внешнем? — спросил Харада.
— Разное. Дома, склад скобяных товаров, старый монастырь, несколько ворот, два пустыря.