Других изменений в хозяйстве Брюзги я не заметил: восемь стеклянных банок Силы, оклеенных оловом и внутри и снаружи и радующие глаз зеленоватым свечением залитого в них раствора, стояли там же, где и раньше. Рядом с ними тускло мерцали золотые нити, уходящие в камень стен и где-то там, наверху, обвивающие основания флюгеров, по совместительству являющимися громоотводами. Батарея склянок с притираниями и лекарствами, заботливо укрытая белым полотном. Металлический столик с разнообразными инструментами, придвинутый к подоконнику…
Уже через десять минут я понял, что не ошибся — количество точек, которые вдумчиво Вельс намечал на моем теле, превышало обычное как минимум раза в три! То есть в ближайшем будущем я должен был превратиться в некое подобие опутанного серебряными нитями ежа.
Перспектива была не особенно приятной, но ради того, чтобы стать мужчиной, я был готов и на худшее…
…Следующий час прошел в тишине. Видимо, картина, которую рисовал на мне Брюзга, требовала полного сосредоточения. Слушая его ожесточенное сопение, я пытался представить себе возникающую на моей коже картину и пытался запомнить последовательность нанесения алых точек. В принципе, первое время мне это удавалось: хватало базовых знаний по воздействию иглами на человеческий организм. Но потом их стало не хватать: то, что творил Брюзга, отличалось от известного мне процесса как царапина от шипа с куста ежевики от раны, полученной от удара топора.
Пока я думал о процессе, Вельс закончил с рисованием и взялся за иглы. Сухонькие руки с тонкими, нервными пальцами втыкали их быстро и почти безболезненно. Одну за другой. В два ряда вдоль позвоночника, в голову, уши, шею, плечи и руки, заднюю и боковую поверхность бедер. Игл было столько, что я вдруг задумался о стоимости всего того серебра и золота, которое ушло на нити, соединяющие их с кристаллами Туманного Рассвета, а кристаллы — с флюгерами: на эти деньги, наверное, можно было бы купить здоровенный дом. В столице. Неподалеку от королевского дворца. И жить в нем, ни в чем себе не отказывая, эдак года два. А то и больше.
'Угу. А если продать секрет инициации, скажем, роду Брейлей, то можно вообще забыть про деньги'… - усмехнулся внутренний голос. — 'Думаю, что они не пожалеют половины запасов своей фамильной сокровищницы даже для того, чтобы одним глазом посмотреть на происходящее'…
'Вот еще'… - сам себе ответил я. — 'Этот секрет не продается'…
'Точно…' — ехидно поддакнул голос. — 'И знаешь, почему? Потому, что суть происходящего во время Инициации не понимает никто, кроме самого Брюзги и двух его сыновей… А, нет! Ошибся! Забыл про Лигера Рутиса, его отца… Вот, собственно, и все… Ну, попробуй, возрази! Молчишь? И правильно делаешь: знание пары десятков общеоздоровительных точек — это еще не мастерство…'
…Момент, когда Вельс прикоснулся пучком серебряных нитей к штырям, торчащим из банок Силы, я не запомнил: за долю секунды до этого мне в лицо дохнуло каким-то белесым паром, и я потерял сознание…
… - Ну, и как ты себя чувствуешь? — в голосе Брюзги звучало самое настоящее участие!!! Чувство, ожидать выражения которого я мог от кого угодно, кроме него, отца и Кузнечика — людей, для которых процесс моего воспитания был важнее любых эмоций. Поэтому, вместо того, чтобы прислушаться к своим ощущениям, я сначала попытался понять, все ли с ним в порядке.
— Ау, Ронни! Как ты, сынок? — не дождавшись ответа, Вельс наклонился надо мной и легонько потряс меня за плечо.
— Пока не знаю… — оклемавшись от потрясения, отозвался я. — На спину переворачиваться?
— Ты уже на ней… Я проколол обе стороны… — облегченно вздохнул он. — Правда, чтобы тебя не слишком ломало, пришлось немного переборщить с Пылью Забвения. Так что мимо тебя прошла и вторая часть инициации, и следующие полтора часа… Ладно, вставай… Хватит валяться… Кстати, если ты не в курсе, от долгого леЖакия у пациента образуются пролежни…
Услышав в голосе Вельса обычные нотки, я рывком сел: недолгий миг, пока он был человеком, уже прошел, и теперь каждая секунда моего промедления гарантировала новую порцию брюзЖакия…
— Так… Пульс нормальный… — вцепившись мне в запястья, пробормотал он. А потом оттянул вниз веки, заглянул в глаза и ткнул меня пальцем в живот: — Язык покажи… Ну, шевелись! Мда… Вроде, все в порядке… Ладно, можешь заворачиваться в свое полотенце и валить туда, куда вы всегда ломитесь. В кабинет… Да, жить будешь… Наверное…
Легкое головокружение прошло шаге на втором. А на третьем я почувствовал себя легким, как облачко. И быстрым, как ураганный ветер. Поэтому, выскочив за дверь, я забился в ближайший угол, и, прислушавшись к своим ощущениям, вдруг взял и закрутил 'Эхо в теснине' — последовательность движений, в которых была зашифрована тактика действий против двух вооруженных противников, атакующих с противоположных сторон в условиях ограниченной возможности для маневра. Скажем, в узком коридоре. Удивительно, но комплекс, еще утром казавшийся чрезвычайно сложным и запутанным, получался сам собой: я вдруг начал ПОНИМАТЬ те нюансы перемещений, смысл которых от меня ускользал целый год. И вдруг почувствовал себя Воином!
'Не торопись! Ты начнешь понимать его позже…' — в голове прозвучала фраза, сказанная мне Кузнечиком года полтора назад. Когда я делал первые шаги для его освоения. — 'Это комплекс для Утерса-мужчины. А ты еще подросток…'
Добив 'второго противника' ударом воображаемого левого клинка в горло, я скользнул в исходное положение, и, постояв в неподвижности несколько долгих-предолгих секунд, вдруг набрал в легкие воздуха, и, не заботясь о том, что подумают обо мне домашние, заорал: