След лисицы на камнях - Михалкова Елена Ивановна

Елена Михалкова

Глава 1

* * *

– Я хочу, чтобы вы нашли пропавшего человека.

Красильщиков сделал жест, до странности противоречащий словам: будто этот человек стоял за дверью и его нужно было остановить во что бы то ни стало.

Люди, про которых ему сказали, что это лучшие частные детективы Москвы, ждали молча – спокойные и невозмутимые. Он предпочел бы любую другую реакцию. Любопытство. Недоверие. Насмешку. Все, что угодно, лишь бы избежать ощущения, будто он выступает перед судьями.

Теперь ему каждый встречный казался судьей. Ночью в дом попросился кот Арсений, и, впустив продрогшего зверя, Красильщиков внезапно схватил кота, уткнулся ему в шею и попытался зарыдать. Исторг из себя лишь нелепые булькающие звуки: так клокотал кран в его городской квартире, когда летом отключали воду. Кот стал вырываться, пришлось спустить его на пол. На полу Арсений передернул шкурой и удалился, опасливо поглядывая на хозяина.

Вспоминать об этом Красильщикову было стыдно. И неловко перед котом за малодушие.

– Мы как раз специализируемся на розыске пропавших людей, – мягко сказал один из сыщиков. – Вас не затруднит изложить детали, Андрей Михайлович?

Красильщиков вдруг совершенно успокоился.

– Детали таковы, – сказал он. – Я убил человека, спрятал тело и хочу, чтобы вы его нашли.

Наступило молчание.

– Как вы его убили? – спросил наконец тот же самый детектив. Его напарник за все это время не проронил ни слова. Если бы он не поздоровался, войдя, Красильщиков заподозрил бы, что он немой. Немой телохранитель.

– Не его, а ее, – сказал Андрей. – Я ее задушил.

Он сел на табуретку и посмотрел в окно. За окном стоял черно-белый мир, оттененный сепией. По тропинке ковыляла старуха Худякова. За Худяковой бежала собака Белка. Голубой пряжей вился над крышами дым.

Из этого мира его вскоре выдернут, точно нитку из тканой салфетки, которые он покупал в соседней деревне со странным названием Уржиха. Столько дел осталось…

– Пол Яковлевой не утеплил, – пробормотал он, на миг забыв о частных детективах.

Короткое покашливание вернуло его к реальности.

– Я задушил Веру Бакшаеву, – твердо сказал Красильщиков. – Пятнадцатого августа. Ровно три месяца назад.

– Она была вашей подругой?

– Я знал ее два часа.

Сыщик по имени Макар Илюшин откинулся на стуле и взглянул на него едва ли не одобрительно.

– Рассказывайте, – попросил он. – С самого начала.

Андрей Михайлович ненадолго задумался. Знать бы, где начало у этой истории… Когда он впервые увидел руины? Когда Ира сказала, что уходит, потому что не хочет больше мириться с его одержимостью?

Если здраво посмотреть на вещи, любую историю следует начинать словами «Я родился в таком-то году».

– Три года назад я купил этот дом, – сказал Красильщиков. – Все деньги, которые у меня были, вбухал в реставрацию. Честно говоря, я вложил сюда все, что имел. Это даже не о материальном… А вообще. В целом.

Он закурил, открыл форточку. Сигаретный дым, вместо того чтобы вытянуться наружу, сунулся туда на пару секунд и вернулся с целой толпой запахов: острым воздухом, рыбьей чешуей, гарью и чем-то железно-яблочным, словно за окном резали ножами антоновку.

– Я заключил договор с женщиной, которую звали Надежда Бакшаева. Покупка обошлась мне в три миллиона. Я бросил все свои дела в городе и начал заниматься восстановлением дома. Сейчас он практически закончен. Кое-что осталось привести в порядок на втором этаже, в музыкальных комнатах… И еще беседки! При Вершинине в саду были две беседки, очень красивые… – Красильщиков спохватился, что снова говорит не о том. – Я жил здесь очень счастливо и уже подумывал звать на следующее лето гостей. А затем появилась эта женщина.

Он вспомнил, как Вера обошла столовую, хозяйски похлопывая по старинным деревянным стульям, которые ему накануне привез мастер из Владимира. Оплывшая, неряшливая, с мучнистым лицом, на котором играла хитрая улыбка. Как остановилась напротив него, облизнула губы, и в душе у него шевельнулось предчувствие беды.

– Ее звали Вера Бакшаева. Она оказалась старшей сестрой Надежды. Земля и дом на самом деле принадлежали ей.

– Как так получилось?

– Они с сестрой похожи. Я заключил сделку с младшей, а настоящей владелицей была старшая. Вера показала мне завещание родителей: там говорится, что участок и разрушенный дом переходят ей, а второй дом, благоустроенный, с огородом и садом, остается ее сестре.

– Подождите, – остановил его Макар. – Все равно ничего не понял…

– Да что здесь понимать! Меня обманули, вот и весь сказ. Старшая Бакшаева была здесь последний раз десять лет назад и, уезжая, забыла паспорт.

Молчаливый «телохранитель» издал невнятный звук.

– Паспорт! – повторил Илюшин, прозревая. – Хотите сказать, младшая сестра по паспорту старшей продала вам вот это все?

Он сделал широкий жест рукой.

– Да. Никто из деревенских не знал, кому на самом деле принадлежала земля, которую я купил. Некому было вправить мне мозги. Надежда Бакшаева получила от меня три миллиона, а пятнадцатого августа явилась ее сестра Вера. С завещанием…

Показала завещание? О нет. Она тыкала этой проклятой бумагой ему в зубы. Она верещала так, что перепуганный кот обшипел ее и спрятался за буфетом. Она орала, что не позволит ее облапошить, что он у нее по этапу пойдет голый и босой, а когда Красильщиков пытался воззвать к ее разуму, выпалила ему в лицо, что на зоне ему не поздоровится, потому как обидел сироту, а правильные воры такого не прощают. Совершенно ошеломленный, Андрей не сразу понял, что «сирота» – это она о себе.

– В общем, она требовала назад свой дом.

– Вы же добросовестный приобретатель!

– Ну и что? Вера размахивала гражданским кодексом и цитировала мне наизусть целые параграфы. Я стал жертвой мошенничества, и она отлично это понимала.

Илюшин нахмурился, припоминая.

– В законе сказано о неотделимых улучшениях…

– Верно, – кивнул Красильщиков. – Я – добросовестный приобретатель. Добросовестный приобретатель имеет право получить от истинного собственника стоимость неотделимых улучшений. Я сказал об этом Вере, когда немного пришел в себя.

– А Бакшаева?

– Расхохоталась мне в лицо. Заявила, что у ее мужа в Москве квартира, они продадут ее и вручат мне мои «неотделимые улучшения» в денежном эквиваленте. Она выражалась несколько проще… Но смысл был именно таков. Я сказал ей, что за три года вложил сюда, по самой скромной оценке, двадцать миллионов. Что я сросся с этим домом… Вере было плевать. Она собиралась отдать деньги и вышвырнуть меня отсюда.

Он закурил. Теперь оба сыщика смотрели на него очень внимательно. Андрею Михайловичу даже показалось, что младший, задававший вопросы, догадывается о той части истории, которую Красильщиков утаил. О том, как он плакал перед этой наглой бабой. Как бухнулся на колени, умоляя не отнимать у него терем. Обещал найти любые средства, влезть в долги, дать ей столько, чтоб хватило до конца жизни.

Определенно, происходящее было Вере по душе. «Ты свое в хоромах пожил – дай другим пожить», – отрезала она. В каких хоромах? Еще полгода назад здесь были голые стены. Красильщиков пытался ей что-то объяснить, он поднялся с пола и твердил, отряхивая колени, что это ведь не дом – это музей, ему полторы сотни лет! – и только услышав ее хохот, осознал, до чего он смешон. «Не скули, лысина, – отсмеявшись, сказала Вера. – Иди вещи пакуй. Чемодан-вокзал-Тамбов».

«Сначала суд выиграй», – сказал Красильщиков, пытаясь собрать остатки самообладания. «Выиграю. – заверила Бакшаева. – Недолго тебе осталось. Эх, яблочко мое вкусное, – вдруг пропела она удивительно чистым голосом, – мы буржуя шуганули, морда гнусная».

На полке лежал гребень – безделушка, купленная вместе с салфетками. Единственным его безусловным достоинством был возраст: если верить бывшей хозяйке, гребень принадлежал ее прабабке. Красильщиков любил эту грубоватую поделку с вырезанной на деревянной ручке птицей Сирин, длинной, как такса, и такой же носатой. Половину зубьев гребень потерял, и теперь в нем не осталось ни красоты, ни смысла, – лишь притязание на обладание тем и другим, да и то обращенное в прошлое.