– Где ты ночуешь? – я спросил это просто так, чтобы не слушать снова эту тяжелую тишину. Но тут же пожалел о вопросе, потому что Кир как-то очень буднично пояснил:
– Отсасываю мудаку одному. Он ночлежку держит.
Что сказать на это, я не знал. А Кир, наверное, расценив мое молчание, как осуждающее, зло выплюнул:
– Я не только за койку так расплачиваюсь. За душ тоже. А за то, что он меня в больницу на неделю устроил пару месяцев назад – вообще задницу подставил. Он пидор же. Как ты.
– В больницу? – тему нужно было как-нибудь перевести в более безопасное русло.
– У меня воспаление было, я чуть не сдох, – с вызовом сказал Кир. – А без документов меня даже в травме едва приняли, когда мне... когда я пальцы сломал.
– Почему ты не обратился в полицию? – я чувствовал себя, словно на минном поле. – Они ведь могли бы определить тебя в детский дом на то время, пока разыскивали бы твоих родных.
– Я обратился, – Кир резко перевернулся на спину и сдернул одеяло до пояса. – В ёбаной Рязани. Я ведь там очухался. И два месяца проторчал в приемнике-распределителе.
– И что? – так паршиво мне не было давно.
– И ничего, – фыркнул мальчишка. – Меня никто не искал. А в этом детоприемнике было херовее, чем на вокзале. Я сбежал через два месяца. Сейчас меня хотя бы бьют реже.
– Почему ты согласился пойти со мной? – за окном что-то грохнуло – наверное, пустой грузовик переехал через «лежачего полицейского».
– Мне было холодно и хотелось жрать. К тому же отсосать у тебя было бы не так противно, как у... – Кир неопределенно шевельнул лежащими на бедре пальцами.
– Я бы не стал заставлять тебя, – мальчишку было жаль до боли. За свои семнадцать... или шестнадцать лет он пережил в десять раз больше, чем я за свои двадцать восемь.
– Мне повезло, – невесело усмехнулся Кир. – Я не думал, что так бывает.
Я молча коснулся его руки, почти уверенный в том, что он оттолкнет. Но Кир не сделал ничего, я только почувствовал, как он вздрогнул.
– Спокойной ночи, – я убрал руку и повернулся на бок.
– Спокойной, – через паузу отозвался Кир.
Но в эту ночь я заснул только под утро. И далеко не спокойно. Потому что часа в три ночи только засыпающего меня разбудил истошный крик.
Кир орал, вцепившись в подушку, и я едва разжал его сведенные судорогой пальцы. А когда весь этот кошмар осветил неверный зеленоватый свет ночника, я понял, что щеки у мальчишки мокрые от слез.
Мне оставалось только одно.
Я притянул его к себе, обнимая. И Кир уткнулся в мое плечо, прижимаясь всем своим худым, все еще подрагивающим телом.
– Что это было? – я осторожно гладил его по спине. Тонкая ткань футболки там промокла от пота.
– Не знаю, – голос у Кира был абсолютно больной. В нем отчетливо слышалась беспомощная обреченность. И я... Не знаю, какой черт дернул меня это сделать. Ведь после того, что Кир рассказал мне, это было вдвойне отвратительно.
Его сухие губы дрогнули, когда я накрыл их своими. Он дернулся, весь как-то напрягся, но не вырывался. Просто тяжело, сорвано дышал, упершись ладонью в мою грудь.
Я тяжело сглотнул и мягко поцеловал его в висок. Коснулся губами щеки, подбородка. Эти поцелуи были совсем целомудренными, невесомыми, но от каждого прикосновения внутри у меня разливалось болезненное тепло.
Кир молчал. Даже тогда, когда я снова поцеловал его в губы. Он просто как-то покорно позволил. А у меня словно дал сбой какой-то внутренний предохранитель. Я целовал его шею, резные тонкие ключицы, бережно зацеловывал темное пятно синяка, кажущегося почти черным в тусклом свете ночника.
Скользил ладонями по его бокам, пересчитывая пальцами ребра, отчетливо прощупывающиеся через ткань футболки.
Я никогда не ощущал подобного. Мне хотелось сделать так, чтобы этот безучастно лежащий подо мной мальчишка оттаял. Чтобы не вспоминал урода, который заставлял его унижаться, чтобы получить крышу над головой и необходимое лечение.
Но я мог только ласкать его худое напряженное тело, одновременно ненавидя себя и не имея возможности оторваться.
И когда я потянул вниз его шорты, Кир только тихо, хрипло выдохнул, перехватывая мою руку. Так что они просто остались болтаться на его бедрах. А сам он вдруг перевернулся на живот, выставляя ягодицы.
На почти болезненно светлой коже выделялась маленькая родинка. Такая же, как на шее.
– Черт, Кир... – я ткнулся лбом в его мягкие волосы на затылке. От похоти буквально трясло. Я никого не хотел так, как этого шестнадцатилетнего мальчишку. Подростка.
– Смазка есть? – глухо спросил он.
У меня была. Я молча перегнулся через край кровати, выдвинул нижний ящик и вынул из коробки небольшой черный флакон, упаковку с презервативом и положил на одеяло.
Провел ладонью по спине Кира, потянул было вверх его футболку, но Кир вывернулся, подцепил флакон, щелкнул крышкой, смочил гелем пальцы и проскользнул ими меж ягодиц. И я задохнулся, наблюдая, как он сначала гладит блестящими от лубриканта пальцами сжатую розовую дырочку, а потом...
Для удобства Кир раздвинул ноги, выгнулся, и мне было видно все от начала и до конца. Как он протолкнул сначала один палец, а потом второй, жестко и быстро растягивая себя.
И когда я непослушными пальцами не с первого раза вскрыл упаковку и раскатал резинку по члену, он просто убрал руку, уткнулся лбом в предплечье и замер. Меж его ягодиц влажно блестело. А я...