Мы зашли в избу, двери были низкие, и я успел приложиться, с непривычки, лбом о притолоку. Вошедши, мужик перекрестился на образа в красном углу, я повторил, потому что был крещеным и носил крестик, хотя в церкви бывал изредка, а отчасти потому, что решил со своим уставом в чужой монастырь не ходить и приглядываться к окружающим.
– Вот, хозяйка, принимай гостя! Звать-то тебя как, милай?
– Юрий, Юрий Григорьевич.
– А меня Федор, по батюшке Кузьма. Ты не из раскольников? А то смотрю лицо у тебя голое, а на образа все же крестишься…
– Да нет, православный я, – вытянул из-за ворота крестик.
– Одежа у тебя тоже ненашенская, – хмыкнул мужик.
Я не нашел что ответить, хотя Федор, похоже, ответа очень-то и не ждал. Ну, одежа такая у человека, так ведь один в сапогах ходит, а другой – в лаптях, по достатку.
– Хозяйка, на стол собирай, проголодались мы!
Из-за печки вышла дородная загорелая женщина в платке и линялом сарафане, неся чугунок, затем принесла хлеба, кувшин с квасом, огурцы, блюдце с творогом и сметаной. Перекрестившись, сели, и тут выяснилось, что у меня и ложки с собой нет.
– Да как же ты без ложки в дорогу-то? – подивился Федор.
– Потерял, – соврал я, не объяснять же ему про XXI век и все остальное. Мне такое бы сказали – не поверил, а уж ему-то.
В горшке оказалась гречневая каша, хозяин дал мне деревянную ложку, и мы лазили туда по очереди. Никогда не думал, что гречневая каша может быть такой вкусной, обычно в больничной столовой это было нечто сухое, не лезло в рот, да и бывшая жена готовила не лучше. Квасок оказался довольно прохладным, ядреным, щипавшим язык. «Из репы», – пояснила хозяйка. Насытившись, я отвалился на стену, чувствуя сытость в животе и нарастающую усталость.
– А вещи твои где? – спросил хозяин.
– Да в телеге сумка.
Я сходил во двор к телеге и принес свою сумку. Заодно решил переодеться в спортивный костюм, а свою одежду постирать. Но постирать мне не дали – хозяйка взяла мою одежду и бросила в корыто с водой, оба с удивлением смотрели на мой адидасовский бело-синий костюм, а хозяйка подошла и пощупала:
– Гладкий какой и скользкий, шелковый, что ли?
– Ага, – что мне еще можно было им ответить?!
Хозяин отвел меня на сеновал, кинул на душистое сено какую-то дерюжку, пожелал счастливо отдыхать и удалился. Я завалился на дерюжку, кое-как стянул с себя туфли и немедленно отрубился.
Глава 2
Проснулся от крика петуха, никогда ранее не пробуждался я таким образом, посмотрел на часы – времени четыре часа утра, спать бы да спать. Покрутился на своем ложе, да уснуть снова не смог, думки одолели.
И первейшая из них, как рассчитаться с хозяином за ночлег и еду – вчера я как-то обошел этот вопрос, хотя Федор недвусмысленно сказал об оплате за постой. Да и дальше как-то вопрос о еде и жилье решать надо. Так и крутился я, пока не услышал во дворе стуки да бряки, посветлело в щелях дощатого сеновала, пора и выбираться.
Я спустился по хлипкой лестнице, Федор уже ходил по двору, в бороде застряли мелкие соломинки, и рубаха была мокрой от пота. Наверное, управлялся с живностью. Мужичок кивнул на колодец, поди, мол, ополоснись. Вода оказалась, на удивление, холодной, чистой и вкусной, не то что из городского водопровода. Обмывшись по пояс и вдоволь напившись, я подошел к Федору и, поблагодарив за приют и ужин, виновато сказал:
– Федор, вот какое дело, денег у меня нету.
– Дык как ето, вона рубаха и портки больших денег стоят, а за постой отдать не можешь. Ты по жизни чем кормишься-то?
– Врач я.
Федор глянул непонимающе.
– Лекарь, – уточнил я. Тоже мне, дубина, не мог сообразить, что и слова такого здесь, наверное, еще нет.
Лицо у Федора немного просветлело, затем опять нахмурилось:
– Плохой, что ли?
– Почему плохой? – обиделся я.
– Так ведь у хорошего завсегда деньги есть.
– Получилось так, – пробурчал я.
Стыдно было, хоть провались. Никому не покажешь свой диплом, да и не поймут ничего.
– О, слушай, лекарь, у соседки пацаненок ногу подвихнул, ты бы глянул.
И уже через плетень:
– Агафья, ты жива там? Как твой малой, с ногой как?
Из-за двери высунулась веснушчатая молодая, лет тридцати, с заплаканными глазами женщина.
– Да нет хорошего, лежит, нога опухла, не ступает.
– Вот человек, поглядеть может.
Я уже обратил внимание, что рост у местных был не больно – от силы сто шестьдесят сантиметров. С моими ста восьмьюдесятью роста и девяносто веса я выглядел здесь как швед среди китайцев. Внутри в доме было чистенько, однако бедновато, на полу лежали половички, сшитые из кусочков разноцветной материи, печка, с которой свисала седая голова деда, выскобленный стол и рядом широкая лавка, на которой лежал мальчуган лет десяти. Веснушчатое, как и у матери, лицо было покрыто капельками пота, под глазами легли синяки.
– Давеча с ребятами в лес ходил, да вот незадача, упал через валежину, обратно ребята на себе принесли. Лежит, нога распухла, синяя вся.
Я закатал штанину. Голеностопный сустав на правой ноге отек, посинел, даже пальчики были как сардельки. Мягко и осторожно я пропальпировал ногу, кажется, перелома нет, вывих только, да и не травматолог я, хотя придется вспоминать институтские знания. Жалко, книжек нет, в учебники заглянуть бы не помешало. Попросив хозяйку крепко держать парня за бедра, сильно, но не резко потянул за стопу, парень закричал, сустав щелкнул и встал на место. Я повеселел, видно, и здесь мои знания пригодятся. Попросив у хозяйки полотна, туго обмотал сустав и дал указания несколько дней не вставать на ногу, а через пару дней попарить в баньке.
– Все сделаем, как скажешь, спасибо тебе, мил человек, звать-то тебя как?
Я представился.
– Давай с нами пообедаем, – предложила хозяйка.
Отказываться, естественно, я не стал. Вот и первый мой гонорар. После довольно скромного завтрака – хлеб, молоко, огурцы, пареная репа, причем соли на столе не было, – надо было решать, что делать дальше.
Оставаться в деревне – пациентов мало, народ в основном здоровый, никто, как в городе, с мелочовкой к врачу не побежит. Решено, иду в ближайший город. Зашел во двор к Федору, забрал свои постиранные хозяйкой вещи, сумку и подошел к Федору, поблагодарил и спросил дорогу в город.
– А ты что же, пеший собрался идти? По дороге и тати пошаливать могут, подожди, поспрошаю, можа, кто из мужиков в город собирается.
Вернулся Федор быстро и от ворот замахал призывно рукой:
– Поспешай, сейчас Семен в город тронется, я ему об тебе обсказал.
Я потрусил в указанном направлении и уже на выезде из деревни догнал сухонького мужичка, шедшего сбоку от телеги.
– Это про тебя Федор сказывал?
Я кивнул. Бросил сумку на телегу.
– Сядем позже, сейчас в гору придется, тяжело лошади.
В телеге лежало несколько бочонков и целая кипа высушенных коровьих шкур.
Мой немногословный возница как заведенный шел в гору, я же начал приотставать, видно, сказывалась плохая городская физическая форма. Да и то сказать: дом—машина—работа и наоборот. Загружать себя бегом или заниматься в фитнес-центре мне было недосуг, да и лень.
В обед остановились у обочины – попили квасу, съели по краюхе хлеба, сели на телегу, да и двинулись дальше. Я попытался разговорить попутчика:
– А кто сейчас на престоле?
От такого вопроса мужик аж крякнул:
– Да ты что, царь, Михаил Федорович Романов.
Тут уж я надолго примолк, пытался вспомнить историю, но что-то ничего на ум не приходило – Иван Грозный со взятием Казани, Петр I с битвой под Полтавой, Екатерина сразу вызывает определенные ассоциации, а вот Михаил Романов – нет.
То ли в школе и институте я плохо учил историю, то ли царствование этого Романова не славно великими деяниями, но не вспоминалось ничего.
К вечеру усталая лошадка и мы, оба пропыленные и проголодавшиеся, подъехали к городу, вернее, даже к его пригородам – посадам.