От выключенного на ночь фонтана к принцу навстречу поднялась тоненькая девушка, еле-еле заметная в густом тумане. Длинные чёрные волосы до земли скрывали её лицо, тонкие руки-палки она протягивала к Филиппу неестественным, ломким движением. Как кукла-марионетка.
– Иди ко мне, – позвала она и тут же запела снова.
Дрожа от предвкушения – наконец-то хоть что-то новенькое! – Филипп пошёл.
Девочка пятилась, и туман укрывал её серыми волнами. Так, шаг за шагом, они пересекли площадь, оказавшись у самых ворот императорского дворца. Девочка остановилась под фонарём, замерла, опустив руки – только глаза смотрели на Филиппа зовуще, громадные, чёрные глаза.
Филипп подошёл ближе, рассматривая девочку в свете фонаря. Красивой она не была – слишком худая, если не сказать болезненно-тощая. Длинные волосы влажно блестели и скрывали фигуру девочки, но принц всё равно разглядел, что она одета в серое платье работного дома.
Это удивило его больше всего: даже если девочка сумасшедшая (что он сразу предположил), то как умудрилась сбежать (работные дома охраняются почище некоторых тюрем) и пересечь Нижний город, потом Средний, добраться до Верхнего – до самой императорской резиденции! – и остаться незамеченной?
Предвкушая тайну и развлечение, Филипп сделал ещё шаг и наклонился к девочке – она с трудом доставала ему затылком до груди.
– Кто ты, малышка?
В ответ девочка запрокинула голову, и на принца глянули совершенно ясные, испуганные глаза.
– Господин, б-бегите! П-пожалуйста! – дрожащими губами шепнула она, и Филипп впервые почувствовал неясное беспокойство.
А потом за его спиной зарычали.
Обернуться Филипп успел.
И всё.
ГЛАВА 2. Майский праздник
Домой Фрида возвращалась не одна. «Не гоже такой крале одной до дому пехать», – говорила Кейт – деревенская ведьма из местечка Хэмтонкорт, неподалёку от которого Фрида купила коттедж четыре года назад.
Под «кралей» Кейт имела в виду себя. И неважно, что ей в этом году уже стукнуло шестьдесят. «Да ведь не то ж главное, – считала Кейт. – А главное – что тут!» И тыкала себя в грудь, где-то в районе диафрагмы. Именно там Кейт была ещё вполне ничего, а вот сердце у старухи пошаливало. Но это нисколько не мешало ведьме быть первой стервой на деревне. Многочисленная родня, как и соседи, дружно Кейт ненавидели и так же дружно боялись. Ведьму это совершенно не смущало.
«А шо ты улыбаешься?» – говор у Кейт был деревенский, да ещё и с такой мешаниной акцентов (в юности ведьма на одном месте долго не засиживалась), что впору было по её речи отслеживать всю географию империи. Иной раз, устав от болтовни «подруги», Фрида так и делала.
«Нет, а шо ты улыбаешься? Пусть хоть один! Один! Мужик скажет, что я не хороша». На этих словах Кейт ловила за локоть первого попавшегося мужчину (по крайней мере, два раза ей попадался упырь, но старуху это тоже не смущало) и строго интересовалась, красива она аль нет. Прямо как злая королева у зеркала в известной сказке. Ответы особым разнообразием тоже не отличались. Фейри раскланивался и рассыпался в комплиментах. «Ай, шельмец!» – грозила ему пальцем Кейт. Человек терял дар речи, впрочем, ненадолго, потом находился и принимался на все лады расхваливать рассерженную ведьму. «То-то же», – снисходительно роняла тогда Кейт. Упырь же просто мычал, но о-о-о-очень восторженно. Кейт в ответ угощала его лопатой по темечку и поворачивалась к Фриде: «Видала? Сладка ягодка я, и все это знают. Красива, не то шо ты – отрастила себе. Потому шо всё у девицы должно быть в меру. Вот у меня – в меру». Фрида на это только смеялась: и в молодости у плоской, как доска, Кейт поклонников было пруд пруди. «Ни один не убежал!» – хвалилась старуха. «Не успел», – думала Фрида, но не возражала.
Кейт постоянно всё не устраивало. И фейри-привратник завесу между мирами долго открывает, и погода не ахти, и сумерки уже, «ах, зачем мы так поздно вышли?». И «ой, душно что-то», «ай, нога, понеси меня, деточка»… Фрида улыбалась и молча шла рядом, пытаясь вспомнить, что по программе необходимо срочно дать ученикам. Слушать болтливую ведьму было совершенно необязательно: она прекрасно разговаривала сама с собой. Даже пожелай Фрида, она вряд ли смогла бы вставить хоть слово.
Но на этот раз глазастая Кейт углядела на балу кое-что интересное и пристала с вопросами:
– И как он? Кто он, какая семья? Ты узнала?
Фрида, мыслями вся в легендах эпохи Седины, удивлённо посмотрела на спутницу.
– Кто?
– Ой, да не ломайся! Рогатый твой, с которым ты отплясывала перед этим стервецом. – Так Кейт величала Лесного короля, чьей фавориткой она в молодости успела побывать. – Ну, и как он? Поди, всю ночь потом проплясали? А? А-а-а?
Фрида со вздохом отступила подальше, но старуха, не достав локтем, ткнула её в бок метлой. (Метла на шабаш – это святое)
– То-то я чую, запах твой изменился… – Ведьма напоказ потянула носом, и Фрида тоже нервно принюхалась. Глупости, ничем странным не пахло: весенняя ночь, где-то неподалёку цветёт дикая яблоня, и всё. А старая болтунья просто нашла новую тему – лишь бы языком почесать.
– Ой, чую, изменился, о-о-ой! – простонала Кейт и тут же с любопытством собаки, увидевшей жирный кусок мяса у хозяина в руках, подскочила к Фриде. – Ты предохранялась?
«Тебе-то какое дело?» – тоскливо подумала Фрида, вспомнив, что, кажется, зелье от беременности на этот раз не пила. Столько лет к ней никто не подходил, и Фрида стала беспечной. Забывчивой. Но кто же знал? А, впрочем, всё равно это пустое. Один раз… Тем более, от него так тянуло железом…
Всё равно в будущем нужно быть внимательнее.
– Вот и я чую, что не предохранялась, – не унималась ведьма, с энтузиазмом лекаря давя на больную тему. – И запах твой изменился…
– Да что вы! – не выдержала Фрида. – И как же я пахну?
Кейт снова потянула носом и подытожила:
– Странно. И не надо на меня так смотреть, деточка, я-то знаю, когда нормальное это «странно», а когда нет. Я столько родов приняла!.. Ты, если шо, меня зови, а не этих гордецов из столицы. Поняла? Я-то лучше их разбираюсь. А то эка невидаль – мужик у бабы роды принимает. А? Да шо они в нас понимают, эти мужики?
Фрида только молча вздохнула. С одного раза не беременеют, все это знают, и Кейт сама что-то такое говорила. Впрочем, чего только Кейт не говорила…
Фрида старалась не думать, что от такого «один раз не беременеют» родилась и она.
– Ты смотри, – продолжала Кейт, – от него железом несло – поди, или изгнанный, или подменыш, у людей всё мается. А раз мается, то где? Своей мамке нужен не был, думаешь, люди его приветили? Ха! Я, знаешь, на подменышей насмотрелась. И, ты думаешь, где? В домах этих срамных, где девки голые, а жрецы им всё позволяют. – Жрецов Кейт особенно не любила. Всех, независимо от бога, которому они служили. – И вот в домах этих они за деньги себя продают, как вещи какие. Фейри. Фу, срам!
«В борделях, то есть», – перевела Фрида. Насколько она знала, фейри там днём с огнём было не сыскать, но за свою бурную жизнь Кейт, видимо, на одного всё-таки наткнулась. Запомнила и теперь промывает молодому поколению голову, рассказывая байки.
– Вот, туда подменышей и сдают! – Кейт снова погрозила пальцем. – И шо? Среди этих вот, продающихся, отца-то своему дитю искать будешь? – И тут же: – Ты если соберёшься ребёночка травить, то до большого срока не тяни, слышишь? А то демоном-хвостом обзаведёшься, я-то знаю, сама видела…
– Ваш дом, – невежливо перебила Фрида, когда старуха, войдя в раж, не заметила собственную калитку и чуть не уткнулась в неё крючковатым носом.
Дом, как обычно, поприветствовал хозяйку весьма изобретательно. Большая (для одной сухонькой Кейт) хижина, скрипя, приподнялась, натужно повернулась и осела. Земля меленько задрожала в ответ. В чёрных провалах окон, не затянутых даже тряпицами, зажегся свет, а в очаге посреди хижины в висящем котле что-то тут же забурлило. В трубу повалил дым, возвещая всей деревне, что ведьма с шабаша вернулась – Фрида знала, что ей уже завтра понесут подношения: дичь, кроликов, овощи и крупы. От вредной колдуньи легче было откупиться, это все в округе знали. А то проклянёт – а проклятья Кейт обычно держались крепко.