Раздался звук пощёчины, потом шипение принцессы:
– Не смей со мной так говорить, трус! Эрик любит меня и сделает всё, что я ему прикажу!
– Иногда я задумываюсь, сестра: ты действительно так наивна или просто умело притворяешься? – бросил Анри и мгновения спустя вышел из спальни, кажется, даже не заметив меня.
Елена осталась, но не рыдать в подушку, как сделали бы многие леди на её месте – а ходить от двери к окну и яростно, жестоко улыбаться. Я буквально видела, как мысли проносятся в её голове – один план за другим, принцесса копается в них с довольным видом человека, занимающегося любимым делом.
– Ты действительно не будешь жалеть отца, если он умрёт? – спросила я её той ночью. Из любопытства – люди не перестают меня удивлять. Их церковь объявляет, что семья важна почти так же, как и Бог – и они предают и ту, и другого, даже не моргнув глазом.
– Когда он умрёт, – спокойно поправила Елена. – Жалеть? Конечно, нет. Когда это вещь жалела своего продавца?
На моей памяти было несколько таких случаев, ещё во времена легализированного рабовладения, но я как обычно промолчала.
– Эрик убьёт его и приедет сюда, – произнесла Елена, вглядываясь в сумрак над моим плечом. – И тогда я ему устрою!
Я невольно принюхалась: не несёт ли от неё серой? Такие речи нормальны для младшего демона – глупого чертёнка.
Нет, Елена всё ещё была человеком. Семнадцатилетней девчонкой, уверенной, что с ней никогда ничего ужасного случиться не может. Она же контролирует ситуацию. Она же может всё.
И я тоже порой задавалась вопросом: наивность это или притворство?
Через пять дней Эрик, загнав силийского короля к стенам его же столицы, милостиво согласился и на сражение, и на ритуальный поединок. К тому времени силийская армия уже не превосходила числом вейстерскую.
– Если бы я умела держать меч, я бы сама отправилась сражаться! – воскликнула вечером, за ночь до сражения, фрейлина принцессы Миранда.
Её поддержали, и Елена тоже улыбнулась, благосклонно кивая. А потом фыркала, оставшись наедине со мной:
– Сражаться? Она что, дурочка? И пасть смертью храбрых идиотов? Посмотри, Сэл, эти курицы даже не знают, что для них хорошо! Что ими движет? Как называется это глупое желание отдать жизнь за якобы великие идеалы, так, чтобы остальные потом тобой восхищались, а?
– Это называется патриотизм, принцесса.
Елена снова фыркнула, как рассерженная кошка.
– Совершеннейшая глупость.
Да, патриотизм, как и альтруизм, были ей чужды. Зато любопытство с эгоизмом – совсем напротив.
Король Эрик, коварно напав ночью вместо утра (как вообще-то они договаривались с силийским королём), уничтожил почти всю силийскую армию – зато король получил своё генеральное сражение. И ритуальный поединок состоялся, утром, когда уже стало понятно, что Силия проиграла.
Я разбудила Елену и, пересказав ей последние новости, спросила, не хочет ли она посмотреть на поединок.
Елена хотела. Мы сели у зеркала, которое я принесла ей из Кании, где этот предмет интерьера не был роскошью. Я стукнула ногтем по стеклу, и, когда рябь улеглась, мы увидели Эрика в белых матовых доспехах и отца Елены, напоминающего медведя, в два раза крупнее вейстерского короля – в чёрных доспехах. Поединок уже был в разгаре, короли кружили по небольшой площадке, солдаты – в основном вейстерцы – подбадривали. Эта дуэль не была красивым представлением: доспехи в ту эпоху ещё были слишком тяжёлыми, а люди в них – слишком неповоротливыми, чтобы поединок сделался зрелищным. Никакой грации, акробатики, плавности. Только скрежет металла и мечи, которыми рыцари орудуют, почти как бойцы – дубинками во времена моей молодости.
Елена наблюдала с горящими глазами, как девочка, которая смотрит невероятно интересное представление. И, когда Эрик перерезал её отцу сначала сухожилие на левой ноге, а потом (король Силии очень символично упал на колени) отсёк ему голову, принцесса только задержала дыхание. И улыбнулась.
Тем более удивительно мне было тем же утром увидеть её в церкви не во время обязательной молитвы. Стоя у алтаря на коленях, смиренно опустив голову, принцесса горячо молилась – но не о душе своего отца, милосердии завоевателя к себе, брату или стране. Она страстно шептала: «Пусть будет по-моему, пожалуйста, пусть всё будет по-моему!»
В тот день в школе приспустили флаги, и все – от учениц до учителей – надели траур. Забавно, но даже в чёрных глухих одеждах Елена смотрелась, как сбежавшая с шабаша ведьма – с её-то рыжими непослушными волосами и личиком лисёнка. Она позволила утешить себя фидельскому графу – тот теперь был её телохранителем и уж конечно никто не удивлялся, видя их вместе.
А Елена дурила ему голову строками из Святого писания и своими притворными слезами. Я лично видела, как она закапывает в глаза луковые капли с примесью белладонны. Уж конечно она образцово рыдала после таких экзекуций.
В общем, тот день для принцессы удался, кроме разве что вечера – его испортила директриса. Тоже в трауре, как обычно строгая и холодная, она явилась к принцессе в спальню и, глядя, как Елена всхлипывает у портрета отца, выплюнула: «Гореть тебе в аду!»
– Что это с ней? – удивилась принцесса, когда директриса ушла.
Я пожала плечами, не став говорить, что сын герцогини погиб этой ночью – как и сотни силийских солдат. И всё из-за того, что их принцесса очень хотела быть свободной и независимой. Елена бы не поняла горя их сестёр, жён или матерей. «Отец же им платил», – сказала она мне однажды в ответ на подобный комментарий. Принцесса была уверена, что всё в жизни продаётся и покупается – и у всего, соответственно, есть цена. Для меня её юношеский цинизм был смешон.
Бог ли прислушался к Елене, или она и впрямь хорошо изучила Эрика за все годы их «дружбы» – но вейстерский король действительно явился в школу к своей принцессе.
К тому времени силийский гарнизон, охранявший благородных учениц, ничтоже сумняшеся дезертировал в полном составе. Остался только десяток фидельцев – и то благодаря их капитану, тому самому благородному графу, чьим обществом наслаждалась Елена. «Уходите, – думала я, глядя, как граф мечется по двору, отдавая распоряжения по обороне. – Она вам добром за это не отплатит». Но фиделец, как марионетка, продолжал делать то, что определила для него Елена. И, когда Эрик с небольшим отрядом гвардейцев подошёл к воротам школы, фидельский рыцарь без страха и упрёка встретил его с мечом в руке.
– Глупец, – пробормотала Елена, вместе со мной стоя на открытой галерее и наблюдая за разворачивающейся сценой. – Сэлла, ну посмотри – и эти идиоты решают судьбы таких, как я. Разве это справедливо?
А справедливо, что этот юный и благородный рыцарь теперь лежит в крови, пронзённый мечом твоего любовника?
Но я, конечно же, молчала. Какое мне дело до людей?
– Ну теперь я ему устрою! – повторила Елена, глядя, как Эрик на белом жеребце въезжает во двор. – Вот увидишь, Сэлла, сейчас я ему такое устрою!
У неё в глазах буквально светилось: «Явился! Я тебя ещё вчера ждала!» Эрик действительно не очень-то торопился – победу одержал уже две недели как, а от столицы до школы всего-то два дня пути.
– Принцесса Елена. – Я осталась стоять на галерее, но даже оттуда видела, как засияли глаза Эрика, когда он увидел свою возлюбленную.
Во дворе собралась уже изрядная толпа – слуг, в основном. Свита Елены, другие ученицы, учителя или присоединились ко мне в галерее, или смотрели из окон. Зрители – как Елена и хотела. Пришли даже священники из местной церквушки – пять монахинь, одна из которых, кстати, была младшей сестрой настоятельницы святой обители в предместье столицы.
Ни на кого не обращая внимания – и меньше всего на Эрика – простоволосая, с текущими по лицу слезами (луковый капли помогли), в небрежно накинутой на плечи чёрной, как ночь, бархатной накидке, без украшений, Елена прошла к телу фидельского графа (остальные девять рыцарей-фидельцев тоже лежали рядом, и по крайней мере один ещё был жив, но кого это сейчас волновало?). Подошла, опустилась на колени, пачкая в крови бархатные домашние туфельки. И, молитвенно сложив руки, замерла.