А о Яковлеве Андропов вообще был отрицательного мнения: «Шеварднадзе, с которым мы как-то летели в самолете из Кабула, резко отрицательно высказался о Яковлеве. А сам Андропов, будучи уже Генеральным секретарем, вообще назвал Яковлева проходимцем и сказал мне лично: “Что он думает на самом деле, ни черта не поймешь! Неоткровенный человек…”».
По свидетельству П. Шелеста, Брежнев поручал Яковлеву определенную секретную миссию [20]. Сделать так, чтобы визит Шелепина в Британию был неудачным. Так и произошло, что позволило Брежневу впоследствии убрать Шелепина с поста главы профсоюзов. И такой же пример по обеспечению восприятия на Западе снятия Хрущева: «будущий «архитектор перестройки» обеспечивал, как бы сейчас выразились, «позитивный пиар» снятию Никиты Хрущева с высшего государственного поста. Выполняя личное поручение Брежнева, Яковлев проинформировал ряд западных послов о том, что якобы Хрущев собирается изъять из Конституции СССР положение о добровольном выходе из Союза республик. Тогдашнее присоединение Карело-Финской ССР к Российской Федерации он выдал за начало «централизации» Союза. А на Западе между тем уже в те времена планировали развалить Советский Союз через выход из него союзных республик. Так что внезапное снятие «централизатора» Хрущева обошлось без ненужного зарубежного резонанса».
Вспомнилось и то, что Яковлеву в тот период также было поручено написать статью о будущем снятии Хрущева. Вот рассказ самого Яковлева [21]: «К вечеру 12 октября меня пригласил к себе Суслов и начал неожиданный для меня разговор о Хрущеве. Необычность темы и характер сусловских рассуждений привели меня в некоторую растерянность. Я был в то время всего-навсего заведующим сектором, каких в ЦК было больше сотни. А Суслов – второе лицо в партии. В голове вертелась всякая ерунда. Суслов тихим, скрипучим голосом говорил, что послезавтра состоится пленум ЦК, на котором будет обсуждаться вопрос о Хрущеве. Сразу же после пленума в газете должна быть опубликована передовая статья. Суслов сказал, что мне поручается написать проект такой статьи.
Наступила пауза. Воспользовавшись ею, я спросил:
– Что может и должно быть в основе статьи?
Суслов помедлил минуту, а затем сказал:
– Побольше о волюнтаризме, нарождающемся культе, о несолидности поведения первого лица в государстве за рубежом…
И замолчал, задумался. Прошло какое-то время, для меня оно казалось бесконечным. Наконец Суслов начал рассуждать о том, что надо посмотреть, как поведет себя на пленуме Хрущев. Затем добавил:
– Вы сами знаете, что делал Хрущев, вот и пишите. Завтра я буду на работе в восемь часов утра. Текст передадите в приемную в рукописном и запечатанном виде. Ильичев в курсе дела. Все.
На свое рабочее место я возвращался в большом смятении. Мысли путаные, какие-то суетливые… Что-то будет – ведь речь шла о творце антисталинского доклада на XX съезде, вокруг которого, не переставая, происходила политическая борьба в партии. Вернулся к себе и понял, что в отделе уже знают, что я был у Суслова. Это считалось большим событием. Начались расспросы. Но по моему озабоченному лицу, видимо, можно было понять, что речь шла не о повышении по службе».
В результате статья не очень понравилась самому Яковлеву, но в речи Суслова на пленуме он услышал несколько знакомых фраз. В результате мы снова попадаем в необъяснимую ситуацию. Пленума еще нет, это большой секрет, а писать о нем должен человек, занимающий достаточно низкую ступеньку иерархии. Почему Суслов мог ему поверить? Что-то явно остается недосказанным нам.
В. Фалин говорит не только об обвинениях против Яковлева, но и некоторые также странные вещи о пражской весне 1968 г. [22]: «Вместе с помощниками генсека А. М. Александровым и А. И. Блатовым мне было поручено отслеживать развитие событий, чтобы дважды-трижды в день информировать Л. И. Брежнева. Когда аргументы против силового решения перевешивали в наших докладах доводы «за», генсек ворчал: «Вам не все известно». Естественно, многие детали мы не знали. Кто управлял «весной»? Одна штаб-квартира находилась в Париже, другая в Цюрихе. Много времени спустя я узнал, что 16 августа 1968 г. сам Дубчек в телефонном разговоре с Брежневым просил вводить войска Варшавского договора в Чехословакию. Позже он всячески открещивался от этого разговора».
Перестройка стала еще одним примером скрытой пропаганды, только теперь одна идеологическая компонента пряталась за другой – просоветской, ведь все, начиная с Горбачева, выступали на тему восстановления ленинского начала. Пропаганда 2.0 обманула всех, как и планировалось.
Естественно, были и другие составляющие этого процесса. Вероятно, важными составляющими были разные «кланы» внутри ЦК. С одной стороны, Суслов и идеологи с пропагандистами, куда относился и Яковлев. С другой – международный, куда относился Андропов. Но Яковлев как двойной специалист – и пропаганды, и международного дела – смог стать полезным для Горбачева, заинтересовавшегося в Канаде отнюдь не сельхозотделами, за которые он отвечал. Горбачев в принципе мог быть фигурой, которую вели куда нужно, играя на его самовлюбленности. Кстати, как только Горбачев выполнил свою роль, его сразу отстранили от всех дел, все в свои руки взял Ельцин. И А. Яковлеву также не нашлось места за начальственным столом.
Перестройка оказалась успешной еще и потому, что Горбачев и Яковлев развернули всю «идеологическую артиллерию» КПСС в обратную сторону. Это равноценно тому, что если бы артиллерия на фронте вдруг развернулась и принялась обстреливать свои тылы. А. Кудрин сегодня четко заявляет, что при Ю. Андропове перестройка была бы невозможна [23]. То есть получен ответ на то, что перестройку начал именно Андропов.
Сегодня и население не столь четко приветствует перестройку. Вот ответы на опросы Левада-центра, где 55 % опрошенных в 2015 г. говорят, что перестройка принесла больше вреда, чем пользы [24]:
КАК ВЫ ДУМАЕТЕ, ОБЪЯВЛЕННАЯ В 1985 ГОДУ ПОЛИТИКА «ПЕРЕСТРОЙКИ» ПРИНЕСЛА В ЦЕЛОМ БОЛЬШЕ ПОЛЬЗЫ – ИЛИ БОЛЬШЕ ВРЕДА? (%)
В своих воспоминаниях А. С. Черняев рисует не очень приятный образ Брежнева, что создает единственный вариант решения всех проблем СССР – Горбачев [25]: «Упадок шел по всем линиям – экономической, политической, идеологической, обнаруживал себя в ментальной и возрастной деградации на высших этажах власти (…). Симптомы разложения учащались. КГБ докладывал не только о диссидентах и эмигрантских настроениях, но и о забастовках то здесь, то там, о микробунтах, о попытках мятежей, в том числе с национальной окраской. Опасным для режима (в свете нашей предреволюционной истории, когда произошел открытый разрыв между властью и наиболее культурным элементом общества) было то, что от него отшатнулась интеллигенция – не только убежденные антисоветчики типа Солженицына, а обычная, обывательская, рядовая. Уже мало кто считал советскую (социалистическую) власть “своею”. Дело могло кончиться всесоюзным “Новороссийском”, и не обязательно с таким же результатом, как у Хрущева в 1962 году. Альтернативой было нечто подобное тому, что предложил Горбачев. Именно такого типа лидер был неизбежен. Ибо назрело (и перезрело, как и 100 лет назад) раскрепощение, которое давало надежду и возможности. А что получилось, это уже другой вопрос».
Но и Черняев здесь также в последнем предложении демонстрирует свое понимание того, что планируемого результата не получилось. Кстати, этот же соцопрос Левада-центра демонстрирует, что к Горбачеву безразлично относятся сегодня 44 % россиян, с раздражением – 11 %, с неприязнью – 14 %, с презрением – 4 %, с ненавистью – 7 %. Понятно, что ни одна трансформация не была бы возможной, если ориентироваться на мнение людей, но все же такой объем негатива вряд ли мог собрать кто-либо другой.
Неизбежность трансформации СССР привела к тому, что пошли по пути, который не дал позитива. Во многом это связано с тем, что те типы управленцев, которые взялись за это дело, особенно сидевшие наверху, не имели нужного опыта управления, не руководствовались тем, что могла предоставить даже слабая на тот момент гуманитарная наука.