– Кровь в ем хорошая… Вот бы…
– Слышал, дед! – довольный поддержкой, кинул Яковлев вопрос старику. – Какой же ты «глас Божий»!.. Во все глотки – да по крючку водки, энто пристало. А чуть дело обмерекать – так все и врозь. Какой же тут мир!.. Орда немирная… А ты – «глас Божий»!.. Я тоже понимаю дело малость… Недаром по свету толкуся, который год маюсь попусту… А ты…
– Вижу: смыслишь… Да не на добро, на зло! – огрызнулся старик. – Смуту родить умеешь, а не в соглас привести людей… А они вон потолкуют, поспорят да и повершат, как Бог им велит!.. Да… По душам… Во-от!..
– По душам, верно! Немцев – к черту! – снова свое объявил Толстов, нетерпеливо слушавший препирательства стариков. – Биронов всех с Лепольдятами выслать подале, штобы и не пахло ими на Руси… А иных немцев – камень на шею да в воду!.. Холуев, казнокрадов, мучителев наших!..
– Верно! Виват ампиратор Иван Онтонович! – подхватили дружно в одном конце.
– Ну, кой там ляд, Иван Онтоныч! – откликнулись другие. – Еще жива матушка наша… На многи годы пускай государит Анна Ивановна!.. Ампиратрица наша…
– Бога побойтесь!.. Бога надо помнить! – возбужденно, разом загалдели крестьяне-землекопы и парни-певуны со стариком-начетчиком во главе. – Чать, и вы от сохи, братцы, от хрестьянства взяты, хоша и шинели на вас серые!.. Свово нам надо царя… Лексей Петрович – ен нам главнее всех!.. Пусть бы проявился… И нам, и вам добро буде!..
– Ну, проваливайте, мужичье сиволапое! – донеслось из третьего угла. – Цыц, вы, грешневики вонючие!.. Нас учить вздумали!.. Есть у нас настоящая наследница царству… Лисавета, матушка царевна… на многая лета вива-а-а-ат!..
– Врешь, крупа! – оборвали этот клич еще новые голоса. – Баб нам не надоть на царстве… Буде! Натерпелись от них вдосталь!.. Петра Федорыч Голштынский – прямой государь… Ему многа-ая лета!.. Ур-ра!..
– Цыц вы сами, сиволдаи! – озлились солдаты, хватаясь за тесаки. – Заткните глотки-те… Не то… видели… Нюхайте, чем пахнет!.. Плашмя начнем молотить – и то на мякину вас развеем!.. Туды же: «многая лета!..» Хто вас спросит в таком деле, как на царство поставление!.. Искони наше солдатство эти дела решало…
– Не пужай больно, не малолетки! – злобно и глумливо в то же время огрызнулись парни. – А энто видел!..
В руках у парней и мужиков заблестели топоры, молотки, косы, снятые с рукоятей… Иные взмахнули над головой тяжелыми табуретами, словно перышко подхватив их с земли…
– Мы тоже не с голым рукам! – вызывающе кричали теперь мужики. – Ишь, баре какие… крупа гнилая!.. «Мы-ста да мы-ста»!.. Подань, тягло, поборы всяки небось с нас дерут!.. Доимки с солдатни, што ль, выколачивают!.. Небось на готовых хлебах пухнете да треск пущаете… А мы и слова не скажи… живоглоты питерские, не воинство вы Христово! Да мы не испужались!..
– Хамье!.. Дуболомы!.. – отругивались теперь солдаты, слившись в одну кучу с матросами, потому что численный перевес был на стороне мужиков. Свою рознь они отложили на другое время, а теперь решили проучить «галманов-гречкосеев» за неуважение к мундиру.
– Мы за веру, государя, отечество кровь проливаем! – наступая на крестьян, волновались солдаты и моряки. – Вашу же землю бережем… Наше и дело по царству касаемое… А вам – зась!.. Вон из избы, коли больно ершиться стали!.. Всех перекрошим, собаки кургузые!..
– Не больно лайтесь, кобели бездомные! – не поддаваясь, стоя темной стеной, отругивались мужики. – Табашники… Ироды… Антихристовы дети!.. Мы, коли разойдемся, на муку вас изотрем!.. Руби, коли смеешь… Тронь!.. Тронь!.. Ну-ка… Ну!..