Она присела на край стола и улыбалась той улыбкой, которой показывают лишь полное согласие и подчинение. В то время как он почти с таким же строгим лицом обхватил её стройный стан и потянул к себе на колени. Она с хохотом притулилась. Поцелуи их и вздохи некоторое время раздавались по дому, но все, кто находился в районе слышимости этой любовной возни, уж давно привыкли не обращать на неё никакого внимания. Молод, мол, барин, горяч. Что ж такого.
Настя – красивая, с соблазнительными формами, дворовая девка лет двадцати шести, давно в доме служила, ещё при барине покойном. Сказывали, будто и к нему в спаленку захаживала. А как отпрыск старшего Петухова Иван из долговязого отрока в дюжего парня вымахал, так и за него взялась, любовной науке обучила. А тот что – юноша влюбчивый, тут и поставил Настасью главной в доме. Ей же того и надо. Чтобы не под чьим началом, а у самого барина под рукой. Так одно другому не мешает. Настя и в личных служанках и в бдительных любовницах состояла.
Если и пытались другие слуги кого-то из красавиц дворовых подослать, так Настя всех девок затмевала. А уж какими способами отличиться умела, одной ей известно. Но за столько лет ни одна другая девка больше чем на неделю в доме не задерживалась.
Ещё, может быть, и потому, что интересы Ивана Ильича не в том состояли. Он всё больше по экономическим наукам раздумывал. А что там девка какая, то без разницы. Что молодому взгляду нужно? Чтобы девка красивая под рукой была. Есть, значит, есть, а нету, ну и не надо. Вон их тьма тьмущая по двору ходит, всегда кто-то найдётся.
Знала Настя эту его особенность, оттого никого другого не допускала. Поэтому уже несколько лет в доме одни мужики прислуживали или малолетние, что в конкуренты к красавице Насте никак не годятся. Да ещё старая экономка Фёкла, что с барыней, матушкой Ивана Ильича, смолоду дружбу тесную держала.
О каком-то влиянии на молодого барина говорить не приходилось. Это служанка поняла однажды, когда заикнулась было про вольную. По тому холодному взгляду, каким посмотрел Иван Ильич и сказал: «Иди работай», – она поняла, лучше такой темы не касаться.
Единственное, что теперь занимало больше других забот, это чтобы в какой-то момент не пришлось ей переместиться с домовых служанок – в дворовые. Вот что тревожило. А значит, и обязанности свои должна выполнять так, чтобы и не было у Ивана Ильича даже мыслей о новых молодых и красивых служанках. Даже мыслей.
Но чем дальше она окутывала его своей навязчивой любовью, тем больше стал он отстраняться. И приходилось Насте приспосабливаться. Ловить малейшие перемены в его неустойчивом поведении. И пытаться понять, хочет он её присутствия или не хочет. Трудно дело, но исполнимо.
За окном пасмурно. В эти майские дни то и дело накрапывал дождь. Небо, порой с недолгими просветами, всё никак не утомлялось.
День за днём, по дворам грязь. По-другому как? Во все стороны паутины досок постелены. То и дело барин ругает. Не подготовились к дождям, снова дорожки не засыпали. Сейчас-то что уже? Сухих деньков придётся дожидаться.
В доме тепло и уютно. Всякий раз натоплено, аж жарко. Иногда и окошко открыть приходиться, чтобы барыня не упрела. Она женщина тучная, чуть что, в жар её кидает. А то, наоборот, холод прошибёт. Жалуется всем – и Фёкле, и сыну, и слугам, что в доме встречаются.
Ольга Филимоновна – барыня добрая. Без дела слугу не обидит, а вот если причина есть, может и по спине кочергой перетянуть. Стукнет, а потом оправдывается, сам, мол, виноват, отчего поручение плохо исполнил. А вообще, дворовых она жалела. Не то чтобы всё для них готова сделать, нет. Но вот словом всегда вспомнит о тяжкой жизни крестьян.
Внешность барыни значительная. Выдающаяся. А всё из-за роста. Очень уж высокая и плотная. Плотной-то она не всегда была, только когда за тридцать пять годков перевалило, так и стала талия расширяться. И что интересно, не по часам, но по дням – точно. Волосы барыня сильно чернила. Ведь если так оставлять, чуть не половина седых волос. А подчернишь, всё не так видно.
Черты у Ольги Филимоновны несколько для женского лица грубоватые. Глаза чуть навыкате, крупный нос и довольно толстые губы. В молодые годы всё как-то привлекательней казалась. А в сорок пять расширенные черты стали уже не столь интересны, а где-то даже и вовсе нехорошо выглядели.
Но во внешности своей Ольга Филимоновна никогда изъянов не находила. Всегда в зеркале собою любовалась и подсказывала служанке, как и что получше украсить.
В столовой накрывали. Уже приборы по столу расставлены, закусочки да соленья. Барыня прохаживалась тут же, следила за движениями Митьки, столового слуги. К нему, она редко претензии имела. Больно исполнительный мужичок. Всё у него как полагается, всё кстати. Иногда только она пальцем ткнёт и скажет:
– Глянь, вон фужер не слишком прозрачный, сейчас другой принеси.
Быстро Митька всё исполнит. За это и любила расторопного слугу.
– Вы уж тут? – Иван Ильич в столовую вошел. – А у меня аппетит просто-таки зверский. Вот сейчас поставь поросенка, кажется, всего осилю и косточки обглодаю. Так набегался.
Ольга Филимоновна улыбнулась, самою лучезарною улыбкой. В сыне она души, что называется, не чаяла.
– Ванюша. Наконец, сокол. А я уж думаю, поспеешь или нет.
– Как тут не поспеть. До того увлечение меня взяло, что и забыл бы про обед, но с избы какой-то щами потянуло и так у меня в животе заурчало, я вам скажу, что просто невмоготу. На часы глянул, так обедать самое время. Кинулся я домой. Вишь, успел.