Она и рада бы была сбежать, и рада бы была обменять сонную аудиторию и скучную лекцию на уличную прохладу, и вьющуюся между деревьями трассу, и на быстрый полет на мотоцикле, крепко обняв руками любимого мужчину и уткнувшись носом в его спину.
Но ее любимым мужчиной и единственным мужчиной, с которым она хотела бы сбежать, был Карри Джонсон.
А Карри вот уже четыре месяца находился в тюрьме.
Его преследовал жар.
Жар растекался под кожей, скользил по венам, пульсировал, точно вместо крови его накачали раскаленной лавой. Возбуждение находило волнами, снова и снова, и чтобы утолить этот голод, он должен был трахнуть ее — здесь и сейчас.
Она лежала перед ним на влажной простыни, совершенно обнаженная, бесстыдно расставив бедра и скользя между ними тонкими пальцами.
— Что ты делаешь? — спрашивал он хрипло, не в силах оторваться от завораживающего зрелища, чувствуя, как набухает член, как пересыхает во рту и как безумное сердце колотится где-то под горлом.
— Трахни меня, — просила она в ответ таким же хриплым голосом, выгибалась дугой, и ее соски были твердыми и острыми, а глаза смотрели нагло и призывно.
И он ее трахал — просто потому что не мог иначе.
Перехватывал ее руки, вытягивая их над головой, прижимал ее тонкое тело к матрасу, целовал ее губы почти ожесточенно.
Она обхватывала его талию бедрами, извивалась под ним, прижималась крепче, терлась животом о его член.
Он рычал, направляя член внутрь ее тела, вбивая до самого упора, грубо и быстро, точно от этого зависела его жизнь, и трахал, трахал, трахал ее до умопомрачения… Пот застилал глаза, волосы падали на лоб, влажные животы прилипали друг к другу, ее соски терлись о его грудь, а его губы лихорадочно шарили по ее шее.
Они взрывались одновременно — она запрокидывала голову, содрогаясь в конвульсиях, и стонала громко и надрывно, а он в последний раз вдалбливал в нее член, чувствуя, как в ее лоно ударяет теплая струя спермы.
— Я хочу сына, — говорил он ей.
— Договорились, — она кивала.
— Я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю.
Карри открыл глаза.
В камере было сумрачно, и только тусклый свет из общего коридора просачивался сквозь решетку, ложась на холодный пол бледно-оранжевыми полосками.
Он невольно опустил глаза вниз. Штаны были мокрыми. Он кончил.
Этот сон снился ему снова и снова. Они с Кристен занимались любовью — несмотря на то, как откровенно и жестко это выглядело, он не смел назвать это трахом. Это была ночь любви. Ночь, когда они зачали сына.
Вот только в реальности все было не так уж радужно. Он был в тюрьме. И должен был остаться здесь примерно на пятнадцать лет.