Пригибая голову от ветра, Гриневич на ходу снова оглянулся на старшину.
- Ну и что же - боевая обстановка! А в присяге как сказано: стойко переносить все тяготы и лишения военной жизни.
- Та чулы!
- От и плохо, что сами чулы, а бойцам не внушаете.
На это Пилипенко не ответил, мы остановились. Командир роты с трофейной сигаретой в зубах начал шарить по своим многочисленным карманам - искал зажигалку. Ветер осатанело рвал полы его накидки, под которой у старшего лейтенанта была коротковатая шинель, подпоясанная обвисшим комсоставовским ремнем с трофейным «вальтером» в кобуре. Другого снаряжения - портупей, сумок, компасов - Ананьев не имел и ходил во всем красноармейском, выделяясь среди бойцов разве что погонами с замызганным просветом (звездочек, разумеется, на них не водилось) да своим долговязым ростом.
- Что мораль читать, - раскурив сигарету, сухо сказал комроты. - Сам не дурак. Отставаки есть?
- Нэмае. - с некоторой заминкой ответил Пилипенко. Из под капюшона накидки Ананьев испытующе покосился на взводного.
- Проверял?
- Ну, - настороженно ответил старшина, и всем стало ясно, что не проверял. Командир роты быстрым взглядом окинул бойцов - устало хлюпая по лужам, они проходили мимо.
- Где Чумак?
- Тут був, сдается.
- Був. А теперь где?
Пилипенко страдальчески хмурился, подергивая под палаткой плечами, и мне было жаль старшину. Он был самый старый в роте из всех командиров и держал себя даже с некоторым достоинством, которого, впрочем, не признавал Ананьев.
Я вглядывался в фигуры его автоматчиков, однако, как на беду, Чумака нигде не было.
- Вот так и получается, ядрена вошь! Найти и доложить! - приказал комроты и выругался.
Пилипенко, молча повернувшись, послушно зашлепал по снеговой слякоти. Он отошел уже шагов на пятнадцать, когда Ананьев неожиданно смягчился:
- Отставить! Веди взвод! - и легонько подтолкнул меня в спину. - Васюков - бегом! И заодно глянь повозку.
Разбрызгивая в стороны снежные лужи, я бежал по дороге. Остерегаться мокряди уже не имело смысла - и так на мне все было мокрым, не спасала и худенькая немецкая палатка-треуголка. Навстречу устало брели автоматчики - знакомые, что уцелели в зимних боях, и новички, за неделю до наступления прибывшие в роту. Я знал далеко не каждого - меня же тут знали все. Как-никак я был на виду - всегда с командиром роты, в колонне, на привале или в цепи. При Ананьеве они, конечно, вели себя сдержаннее, а теперь, завидев меня одного, дали волю своему любопытству:
- Что, Васюков, немцы?
- Куда бежишь? Может, ночуем, да?
- Ординарец, ком сюда - перекурим!
Я никому не отвечал: на бегу скользя взглядом по их нестройным рядам, я надеялся увидеть Чумака. Но его нигде не было, и я мчался все дальше по склону пригорка вниз.