– Не задавай глупых вопросов.
Машины стоят, проспект забит в сторону центра, в обратную все летят: кто злорадствует, кто сочувствует. «Вот это пробка, надеюсь, когда поеду обратно, рассосётся». Мне надоело идти пешком. Я засунул свою тачку в карман и оставил, удостоверившись, что нет никаких запрещающих стоянку знаков. Вышел обратно на проспект к остановке трамвая. У трамваев была своя выделенная личная полоса, даже две, железные линии, устремлённые в перспективу. Скоро он подошёл – большой и спокойный, как корабль. И вот уже из окна я наблюдаю, как обгоняю те машины, с которыми я только что стоял бок о бок, я обгоняю время. Тот редкий случай, когда можно его обогнать, так же как, например, вылететь из Японии в США и побороться с ним на часовых поясах. Вспомнился Сабантуй, где национальные борцы, обхватив друг друга поясами, скрипели, рычали, потели. На кону стояла новенькая «Лада».
Я стоял в самом конце вагона, то и дело покачиваясь на волнах своих мыслей. Вот женщина поправила волосы, так они перезагружаются, чтобы напомнить о себе, о своей красоте. Порой ощущение тяжёлой копны волос в руке придаёт им больше уверенности, чем взятая под руку рука мужская. На самом деле все эти жесты по наведению порядка выдавали неуверенность. И чем старше женщины становятся, тем больше в них неуверенности за свой внешний вид. Она всегда была связана с тактильным. Поэтому объятия, поэтому поцелуи, поэтому спаньё на одной кровати, всё ради того, чтобы доказать свою преданность и причастность, с расчётом на взаимность. Всё меньше в этом оставалось страсти. «Этот город был для постели, можно даже без секса, для долгого спанья, для творческого бродяжничества. Я сочувствовал тем, кто собирался здесь сделать карьеру. Они выбрали не тот город для отправной точки: захочешь оттолкнуться от стартовой площадки, а завяз уже по пояс в климате Васильевского острова. Питер – это независимое островное государство, населённое поэтами, музыкантами и художниками. Похоже, я тут надолго. Мне хорошо в этом болоте. Здесь я сам себе кулик, которого дома всегда ждали куличи.
Наконец я въехал на мост. Машины встали, и можно было поглазеть по сторонам, пока не расцветёт зелёным светофор. В боковое стекло я наблюдал, как пятеро людей пытались столкнуть в Неву шар под Дворцовым мостом, который был ядром всех торжеств. В моём свадебном альбоме тоже есть место этой планете, которая, несмотря на все старания молодых, осталась на орбите. Как сказал герой романа Кена Кизи: «По крайней мере я попробовал». Они тоже попробовали, они махали руками и открывали рты, по их шумной неровной походке видно было, что пробовали с утра и мало закусывали.
На мосту машины выстроились в три полосы, все они двигались с разной скоростью, будто их тянули впереди разные люди. Но это были не люди, это были обстоятельства. Мою тянули хуже всех. Наша команда проигрывала, я не раздумывая предал её и с трудом перестроился в другой ряд и тут же встрял. «Вот она, цена измены». Скоро я всё же доехал до причины. Там сцепились двое, не поделили асфальт, подбит глаз у одного, разбитой губой повис бампер другого.
Я всё думал о них, пока стоял на красном, замешкался, не заметив зелёного, сзади уже кто-то нервничал и давил на клаксон. «Да пошёл ты», – кинул я обыденное, и, чтобы как-то реабилитироваться в глазах самого себя, но особенно тех, кому на меня было до лампочки, я нажал на педаль дросселя. Так же я поступал после корявых манёвров на дороге. Мы часто прибавляем скорость из чувства неудобства, нам быстрее хочется это оставить позади, забыть, заесть, запить.
К концу маршрута в голове только одна мысль: повезёт ли с парковкой. В центре с этим всегда было сложно. «Мы так долго искали парковку, что е… нам расхотелось», – вспыхнула пошлость в моей голове. Я моргал правым глазом и шёл малым ходом вдоль тротуара, к которому прилипли чужие машины. Мест не было. Сделав пару кругов, я остановился и включил аварийку, стал ждать, пока кто-нибудь из владельцев припаркованных авто не выгонит своего коня, отправившись на работу в другой район города. Работать никто не хотел. Я не был исключением. Написал студентам, что скоро буду. Минут через двадцать я дождался своего гаража.
На этом разговор наш оборвётся, потому что вернётся из душа она, воздушная и вновь аппетитная. Её обтекающие молоком и молодостью формы не могут меня оставлять равнодушным. «Трубку дать?» – спросит он и, не дожидаясь команды её спинного мозга «Муж звонит», протянет ей телефон. – «Ты знаешь, который час?» – всё ещё будет трепать она волосы полотенцем, брошенным на плечи. Я снова под влиянием посмотрю на часы, те снова покажут мне часовой стрелкой палец. – «Да знаю». – «Ну, раз знаешь, чего звонить? Теперь опять спать всю ночь не буду». – «С этим?» – «Я же говорю, что не буду». – «Ты серьёзно?» – «Конечно, больше не буду, так что ты ложись тоже и даже не смей думать о таком. За кого ты меня принимаешь?» – «Я не думал». – «Вот и не думай. Я знаю, это сложно – себя заставить не думать, но я же себя заставила. А так храпела бы сейчас с тобой. Жизнь проходит, а мы всё верность из себя корчим. Пора очнуться». – «Ну, ты скоро?» – услышал я за кадром любовника. – «Дай мне с мужем поговорить», – зажала она трубку рукой, но я без слов понимал её реплики. – «Завтра приду, спи», – снова дунула мне в динамик. – «Больше не отпущу ни в какие командировки», – успокоился я, что она жива-здорова, укладываясь спать.
Красный цвет заката перед глазами, во весь горизонт. «Что ты так смотришь?» – «У тебя заусенец». – «Да?» – «Да». – «Знаешь, что его отличает?» – «Что?» – «Он готов умереть за меня» – «Ты про заусенец?» – «Я про кино, с тобой оно было чёрно-белое, а теперь цветное» – «Я вижу» – посмотрел я на её палец снова, взял её ладонь себе в руку и проглотил её палец.
– Вкусный?
– Железный.
– Только не откуси случайно.
– Жалко?
– Средний мой любимый.
Жена жарит блины, потому что масленица, в телевизоре американцы награждают лауреатов Оскара. В Интернете на чьей-то стене объявление: «Куплю счастье за любые деньги, б/у не предлагать». «Селфи, Инстаграм, ногти, блины, пляж. Перепост о бабушке, которой нужны были средства на операцию, потом о ребёнке, с той же мольбой». Можно ли было им верить? Мольбы стало так много. «Те, кто вовремя не ушёл, вытесняют из этой жизни слабых», – подумал я о том, что если одни стали жить дольше, то жизнь других должна соответственно укорачиваться. Баланс. Снова море. Фотоотчёт о чьём-то отпуске. Пляж был красивее девушки, из разряда снимков, когда лицо заслонило архитектуру, в данном случае – ландшафт. Запах жареного хлеба смешивается с новостями, те вроде сосисок… теперь уже в тесте. Я вырываю страницу из толстой книги блинов, самую верхнюю, кладу мягкий пергамент из теста в рот. Бумага разваливается там вкусно на буквы… «Божественно,» – составляю я из них вслух жене. Она оглянулась улыбкой и продолжила колдовать над плитой.
Снова глянул в окно, не переставая жевать. Самолёт оставил на небе шрам. Там без труда читалось: «Родина-мать», хотя строчки уже поплыли в чернилах неба тенью вечного врага, который не дремлет и может вот-вот напасть. Шли тренировки ко дню Победы. Я подумал о тех, кто сидел сейчас в этом самолёте. Я представил себя мысленно на их месте, хотя никогда не хотел быть военным лётчиком. Мне нравилось возить пассажиров. Они видели меня, как облупленного, завидовали, глядя на стопку блинов на моём столе. Не всем сегодня была масленица, служба есть служба, она не дружба, она обычный сухой устав. Провода тоже рисовали своё. Они беспорядочно сношались, словно хотели схематически изобразить пресловутую сеть. Они висели, держась за небо. Теперь дома были привязаны друг к другу, теперь и между домами была привязанность. Примерно такая же, как и у меня к жене.
– Хватит уже жарить, иди ко мне, моя масленица.
– Не могу, не хочу, чтобы подгорел блин.
– Ты же говорила, что хотела быть рядом, что бы ни случилось.
– Действительно, я хотела, но ничего так и не случилось.
– Ещё не вечер, – подошёл я к ней сзади.
– Какой-то ты сегодня не такой. Какой-то пастеризованный, – не видела она меня, выливая белую жидкость на сковороду.