— Вставай. Ты упустила свой шанс помолиться.
Ее руки грубо связали за ее спиной, несколько мужчин пришли на зов Константина и встали вокруг нее. Они были крестьянами или торговцами, грязными и решительными. Один сжимал топор, другой — косу.
Константин был белым и хмурым, их взгляды пересеклись с жестокостью, а потом он отвел взгляд, спокойный, сжал губы, принимая вид мужчины, исполняющего долг веры.
Толпа окружила часовню, стояла вдоль дороги, что вилась к реке. Они держали факелы в руках. От них пахло едой, старыми ранами и потом. Ночной ветер жалил ее кожу. Они забрали ее обувь — для раскаяния, по их словам. Ее ноги были в царапинах, болели от снега. Люди сияли радостью, поклонялись священнику, ненавидели ее. Они плевали в нее.
«Ведьма, — слышала она снова и снова. — Она подожгла город. Ведьма».
Вася никогда еще так не боялась. Где был ее брат? Может, не мог пробиться через толпу; может, боялся безумия людей. Может, Дмитрий думал, что ее жизнь была небольшой платой за спокойствие города.
Ее толкнули вперед, она споткнулась. Константин шагал рядом с ней, склонив набожно голову. Красный свет факелов слепил ее глаза.
— Батюшка, — сказала она.
Константин не выдержал.
— Молишь меня теперь? — выдохнул он среди рева толпы.
Она молчала и пыталась подавить панику, что грозила свести ее с ума. А потом она сказала:
— Не так. Не… в огне.
Он покачал головой, сверкнул быстрой улыбкой, будто был с ней заодно.
— Почему? Разве ты не обрекла Москву гореть?
Она молчала.
— Черти шептали, — сказал священник. — Хоть какая — то польза от твоего проклятия есть. Черти говорили правду. Они шептали о девице с ведьминой силой, о чудище из огня. Мне даже не пришлось врать, когда я рассказывал людям о твоем преступлении. Стоило подумать об этом, когда ты прокляла меня слушать их.
Он с усилием отвернулся от нее и продолжил молиться. Его лицо было цвета простыни, но шагал он уверенно. Его будто очаровывал гнев толпы, который он сам и призвал.
Все перед глазами Васи стало черно — белым, мрачным и пугающим. Воздух холодил ее лицо, ноги замерзали от снега. Дым из воздуха бежал ртутью по ее венам, и его было все больше с каждым паническим вдохом.
Перед ней на льду Москвы — реки собралось море поднятых лиц, рычащих, рыдающих или просто глядящих. Ниже по реке стояли бревна, озаренные со всех сторон факелами. Наспех сооруженный костер. И на нем, выделяясь на фоне неба, стояла клетка, привязанная веревками. Толпа издавала низкий протяжный звук, как рычание зверя.
— Забудьте о клетке, — сказала Вася Константину. — Эти люди разорвут меня раньше, чем я дойду туда.
Его взгляд был почти сожалеющим, и она вдруг поняла, почему он шел рядом с ней, почему так изящно молился. Это была Лесная Земля, но больше. Он собрал их с помощью их горя и ужаса. Он собрал их в свою ладонь своим золотым голосом и золотыми волосами, чтобы они стали оружием в его хватке, орудием мести, поводом для гордости. Они не нападут, пока он был с ней, а он хотел увидеть, как она сгорит. Он постарался. Она всегда недооценивала священника.
— Чудовище, — сказала она, и он почти улыбнулся.